На закате, в расплывчатом свете надвигающегося вечера, когда Митчем уже собрался в поля, где его ждали, где сама готовность отдать себя с нетерпением ждала его, в этот краткий вечерний час группка местных жителей окружила маленький деревянный домишко. Мэр накрепко заткнул и правое и левое ухо. Каннибалам места среди нас нет. Решено и подписано. Прочь его. Пусть провалится туда же, куда отправил своего товарища, — в небытие. Митч, девятый вал настигает тебя. Вплавь тут не пустишься — бессмысленно. Разинутые хайла и пасти ярятся под дверьми и окнами. Град проклятый сейчас пробьет крышу. Слышно, как там щелкают зубами, чавкают, глотают. Вой стоит на левом борту. На корме неистово колотят в дверь. Клокотание опоясывает дом. SOS, SOS. Неужели ни одна антенна не настроена на Клаймэкс-Сити?
Старая женщина, вся в слезах, с растрепавшимися седыми космами, лицо искажено страхом, она говорит с богом. Сын ее невиновен, твердит она, но бог не отвечает. Она призывает его, но его нет. Может, как раз в эту минуту он занят где-то над Сайгоном или Леопольдвилем? Или над Берлином? Или над парой десятков крыш забытого горного селения?
За стенами домика ревет разбушевавшаяся стихия, внутри растет страх. Топот и грохот сотрясают домишко — их жалкую крепость. Все кругом гремит и стучит так, что кажется, деревянное строение вот-вот рухнет: плотина под напором кипящего паводка.
SOS. Неужели нигде в пределах досягаемости нет какой-нибудь «Ханиби»? Или deus ex machina из прибрежной охраны, вертолета, откуда сбросят веревочную лестницу с серебряной табличкой «Персонально для Митчема Миллера из Клаймэкс-Сити»?
Мольбу за мольбой обращает к небесам мать. Сотворить невозможное один-единственный раз. Да-да, один-единственный. Она беззвучно кричит своему адресату туда, вверх, в вечернюю неизвестность:
Спаси его! Спаси!
Одного спасти надо, чтобы не подорвать глубоко въевшуюся веру в исключение, а ведь каждый уверен, что оно уготовано именно для него. Стать исключением, чтобы правило сохранило свою незыблемость, — это его, Миллера, шанс и в то же время приговор. И оно уже не за горами.
Оно уже мчится сюда с развевающимися волосами менады и вопит голосом Грейс:
— Убирайтесь! Убирайтесь! Хотите прикончить жениха моего? Я уже потеряла Гарри, так еще и второго хотите отнять у меня? Миллер не виновен, я, его будущая жена, я это знаю. Прочь отсюда, или я глаза вам выцарапаю всем!
Так говорит тигрица, защищая свою добычу.
В темноте раздаются голоса. Чьи — не различишь: тьма стоит кромешная. Кто там сказал: разрешите заверить вас — у меня слов нет. Я отказываюсь понимать этот мир. Достаточно было каннибалу проявить здоровый аппетит, и его уже ведут к алтарю. Я удаляюсь.
Кто там сказал: мы ничего дурного не хотели вам сделать, мисс Грейс. Полагали, вы будете довольны, мы же только ряди вас.
Кто там сказал: позвольте поздравить вас, Грейс. Мир берется за ум. Понимаете ли, мисс, кого обретете в лице Митча Миллера, если заполучите его? Человека, умеющего выжить. Это и жене его сулит кой-какие возможности. Поздравляю от всего сердца!
Так как осчастливленная и осыпанная пожеланиями счастья не видит лиц, она говорит в ночь, полную топота множества ног: всех приглашаю на свадьбу. До встречи через две недели в церкви — до свидания!
В ответ ей раздается слегка разочарованное «ура».
Она спасла его, она вправе объявить бракосочетание и назначить день: она выиграла Митча. Отныне он — ее собственность.
И все четырнадцать дней они проводят то в одном, то в другом гнезде среди пшеницы, и всякий раз насытившаяся, разнеженная Грейс уверяет — она знает, то была акула. Значит, и она тоже. Когда амеба вновь раздваивается. Грейс требует: смотреть в будущее и прежде всего помнить — что прошло, то прошло. Что бы там ни было, безразлично.
В любящих блестящих, влажных, сияющих выпуклых глазах Митч читает ее мысли, прослеживает всю шкалу мигающих токов ее мозгового вещества. Ужас охватывает его — старое, душное шерстяное одеяло, новенький саван, — когда он слышит:
…я всегда была одинока, а теперь ты со мной, навеки, на все дни. Теперь тебя я люблю. Кто была та тень, по имени Гарри? Та живая плоть у тебя в шлюпке? Ее единственная заслуга в том, что она помогла тебе выжить. Ради меня.
Вот она, правда. Вот она, оголенная суть. А он что? Он твердо знает — никакой извечной связи нет. Мороз подирает по коже перед этим ликом: медуза, завтра мы поженимся.
С треском и блеском, с гудящим колокольным звоном закачался над нашим маленьким городком, над его внутренними бурями объявленный четырнадцатый день — сюда-туда, сюда-туда…
В церкви — до предела напряженное ожидание. Невеста. Мать жениха. Гордый заученной речью осанистый мэр и шафер невесты. И джоны, джеймсы, джины и джойсы: все вместе — уважаемые гости и сограждане.
Час пробил. Меты расставлены. Теперь по обычаю следует на мгновение закрыть глаза и вознести к небесам краткую молитву: благодарение за все же счастливый конец. Кто бы мог подумать? Но пока глаза были закрыты, оборвался звон колоколов.