Правила социологического метода

Большинство социологов уверены, что они дали объяснения явлениям, показав, какой цели те служат и какую роль играют. Рассуждают так, как если бы явления существовали именно для этого и не имели бы иной определяющей причины, кроме ясного или смутного ощущения услуг, которые они призваны оказать. Вот почему считается, что сказано все необходимое для их понимания, когда установлено, что упомянутые услуги реальны, и продемонстрирована социальная потребность, ими удовлетворяемая. Так, Конт сводит все человеческое стремление к прогрессу, к тому основному стремлению, «которое прямо влечет человека к непрерывному и всестороннему улучшению всякого своего положения»[80]

, а Спенсер соотносит его с желанием обрести большее счастье. Именно в силу влияния этого принципа Спенсер объясняет возникновение общества преимуществами, проистекающими из кооперации, создание правительства – пользой, приносимой регулированием военного сотрудничества

[81]

, а преобразования, испытываемые семьей, – потребностью во все более полном примирении интересов родителей, детей и общества.

Но этот метод смешивает два весьма различных вопроса. Показать, для чего факт полезен, – не значит объяснить ни откуда он взялся, ни как стал тем, чем стал. Применение, которое он себе находит, предполагает некие специфические свойства, но не создает эти свойства. Наша потребность в объектах не может придать им конкретную природу, равно как и не может извлечь их из небытия и наделить реальным существованием. Объекты появляются благодаря причинам другого рода. Ощущение их полезности вполне может побудить нас привести в действие эти причины и получить вызываемые ими следствия, но оно не способно породить эти следствия из ничего. Это утверждение представляется самоочевидным, когда обсуждаются материальные или даже психологические явления. Вряд ли оно бы оспаривалось и в социологии, не воспринимайся ошибочно нами социальные факты, в силу их полной несубстанциальности, как лишенные внутренней реальности. Поскольку мы видим в них сугубо мыслительные комбинации, то при условии, что они оказываются полезными, нам представляется, что они должны возникать сами собой, как только складывается понятие о них. Но каждый факт есть сила, превосходящая силу индивидуума и обладающая собственной сущностью, а потому для придания ему бытия недостаточно желания или усилия воли. Должны существовать еще некие первичные силы, способные породить эту твердо установленную силу, и сущности, способные породить эту особую сущность. Только при таком условии факты возникают. Чтобы оживить семейный дух там, где он ослабел, мало всеобщего осознания его преимуществ; нужно прямо заставить действовать причины, которые одни в состоянии его порождать. Чтобы придать правительству необходимую власть, мало ощущать потребность в ней; нужно обратиться к единственным источникам всякой власти, то есть к традициям, духу общности и т. д. Для этого, в свою очередь, нужно вернуться вспять по цепочке причин и следствий и отыскать ту ступень, где в процесс результативно вмешивается деятельность человека.

Двойственность этих категорий исследования наглядно демонстрирует то обстоятельство, что факт может существовать, не служа ничему, либо вследствие того, что он никогда не использовался ради какой-то жизненной цели, либо вследствие того, что, будучи некогда полезным, он утратил всякую полезность и продолжил существовать исключительно по обычаю. В обществе встречается даже больше таких пережитков, чем в организме. Бывают случаи, когда практика или социальный институт меняет функции, не теряя при этом свою природу. Правило is pater est quem justae nuptiae declarant[82] сохранилось в нашем своде законов почти в том же виде, как в древнем римском праве. Но ранее оно защищало права собственности отца на детей от законной жены, а теперь отстаивает скорее права детей. Принесение клятвы исходно было чем-то вроде судебного испытания, а затем сделалось просто торжественной и величественной формой свидетельства. Религиозные догматы христианства не менялись на протяжении веков, но роль, которую они играют в наших современных обществах, уже не та, что в Средние века. Слова служат выражению новых понятий, хотя их «оболочка» остается прежней. Кроме того, утверждение, верное для биологии и для социологии, гласит, что орган независим от функции, то есть он, оставаясь тем же самым, может служить иным целям. Получается, что причины, его порождающие, не зависят от целей, которым он служит.