Но если приходится подступать к определению функции лишь впоследствии, оно все же необходимо для полного объяснения явления. В самом деле, пусть не полезность факта его порождает, сам факт, как правило, должен быть полезным, чтобы существовать впредь. Если он бесполезен, этого достаточно, чтобы факт стал вредным, поскольку в таком случае он вызывает расходы, не принося никаких доходов. Если бы большая часть социальных явлений носила такой паразитарный характер, бюджет организма испытывал бы дефицит, а социальная жизнь была бы невозможна. Следовательно, чтобы дать удовлетворительное представление социальной жизни, необходимо показать, как отражаемые ею явления взаимодействуют, обеспечивая гармонию общества с самим собой и с внешним миром. Вне сомнения, нынешняя формула, согласно которой жизнь есть соответствие между средой внутренней и средой внешней, лишь приблизительна. Однако в целом она верна, и, чтобы объяснить факт витального порядка, недостаточно показать причину, от которой он зависит, – нужно еще, по крайней мере в большинстве случаев, выявить его роль в установлении общей гармонии.
II
Разделив указанные два вопроса, следует определить метод, которым должны решаться задачи.
Метод объяснения, обычно применяемый социологами, телеологический и одновременно психологический по своей сути. Эти две его стороны тесно взаимосвязаны. В самом деле, если общество – лишь система способов, придуманных людьми для достижения определенных целей, то эти цели могут быть только индивидуальными, ибо прежде общества существуют лишь индивидуумы. Именно от отдельного человека исходят идеи и потребности, которые определяют возникновение общества. Если же от него все идет, то через него все должно и объясняться. Вдобавок в обществе нет ничего, кроме индивидуальных сознаний, в которых, судя по всему, и следует видеть источник социальной эволюции как таковой. Поэтому социологические законы могут быть лишь королларием более общих законов психологии. Конечное объяснение коллективной жизни будет состоять в том, чтобы показать, как она вытекает из человеческой природы в целом, либо прямо и без предварительного наблюдения, либо через установление связи после наблюдения.
Приведенные соображения почти дословно совпадают с теми, которыми пользуется Огюст Конт для характеристики своего метода. «Поскольку, – говорит он, – социальное явление, рассматриваемое в целом, есть, в сущности, лишь простое развитие человечества, возникшее без всякого участия каких-нибудь способностей, то, как я установил выше, все фактические склонности, которые социологическое наблюдение сможет последовательно обнаруживать, должны быть найдены, по крайней мере в зачаточном состоянии, в том примордиальном типе, который биология заранее построила для социологии»[89]
. С его точки зрения, так происходит потому, что в социальной жизни доминирует прогресс, который, кроме того, обуславливается сугубо психологическим фактором, а именно стремлением, побуждающим человека развиваться все больше и больше. Социальные факторы даже настолько непосредственно вытекают из человеческой природы, что применительно к первоначальным стадиям истории их возможно прямо выводить из нее, не прибегая к наблюдению[90]. Правда, по признанию Конта, невозможно применять этот дедуктивный метод к более поздним стадиям эволюции, что объясняется чисто практическими ограничениями. Дело в расстояниях между точками отправления и прибытия: они становятся слишком значительными для человеческого разума, и тот, взявшись преодолевать их без проводника, рискует заблудиться[91]. Но связь между основными законами человеческой природы и конечными результатами прогресса все равно поддается анализу. Сложнейшие формы цивилизации представляют собой достижения развитой психической жизни. Поэтому, даже когда психологические теории оказываются недостаточными в качестве предпосылок социологического вывода, они остаются этакими пробными камнями, которые позволяют проверять обоснованность индуктивно установленных положений. «Любой закон социальной преемственности, – говорит Конт, – определяемый самым авторитетным образом посредством исторического метода, в конечном счете должен быть признан до того, как он будет рационально увязан – прямо или косвенно, но всегда неоспоримо – с позитивной теорией человеческой природы»[92]. Последнее слово, таким образом, по-прежнему останется за психологией.