Поэтому лишь крайне поверхностная критика могла бы упрекнуть нашу концепцию социального принуждения в повторении теорий Гоббса и Макиавелли[111]
. Но если в противоположность этим философам мы утверждаем, что социальная жизнь естественна, это не значит, что мы находим ее источник в природе индивидуума; это значит, что она прямо вытекает из коллективного бытия, которое само по себе является реальностью sui generis; это значит, что она возникает из того специфического уточнения, которому подвергаются индивидуальные сознания благодаря взаимосвязи и из которого берет начало новая форма существования[112]. То есть, соглашаясь с некоторыми авторитетами в том, что социальная жизнь представляется индивидууму в облике принуждения, мы признаем вместе с другими, что она есть самопроизвольный плод реальности. Эти два элемента, на первый взгляд противоречащие друг другу, логически объединяются тем, что порождающая социальную жизнь реальность превосходит индивидуума. В нашей терминологии слова «принуждение» и «самопроизвольность» не имеют того смысла, какой Гоббс придает первому, а Спенсер – второму.Подведем итог: большинство попыток рационального объяснения социальных фактов можно упрекнуть в том, что они или отвергают всякую мысль о социальной дисциплине, или считают возможным ее поддержание с помощью обмана и уловок. Изложенные правила позволяют, напротив, строить социологию, которая усматривала бы в духе дисциплины существенное условие всякой совместной жизни и одновременно опиралась бы на разум и истину.
Глава VI. Правила предъявления социологических доказательств
I
У нас имеется всего один способ доказать, что одно явление служит причиной другого. Нужно сравнить случаи, когда они одновременно присутствуют или отсутствуют, и проверить, говорят ли изменения, представляемые этими различными комбинациями обстоятельств, о том, что одно зависит от другого. Когда явления могут воспроизводиться искусственно по желанию исследователя, этот метод становится экспериментальным в полном смысле слова. С другой стороны, когда сотворение фактов находится вне нашей власти, а нам доступно лишь сопоставление при их самопроизвольном возникновении, тогда применяемый метод будет косвенно экспериментальным – или сравнительным.
Мы видели, что социологическое объяснение состоит исключительно в установлении причинной связи – явлению необходимо подыскать причину или определить полезные следствия конкретной причины. Кроме того, поскольку социальные явления очевидно ускользают из-под власти экспериментатора, сравнительный метод единственно пригоден для социологии. Конт, правда, нашел этот метод недостаточным и счел необходимым дополнить его историческим, как он утверждает, методом, но причина здесь заключается в особом понимании социологических законов. По мнению Конта, эти законы должны выражать главным образом не конкретные отношения причинности, а то общее направление, в котором движется человеческая эволюция. Потому они не могут быть открыты при помощи сравнений, ведь чтобы иметь возможность сравнивать разные формы социального явления у различных народов, нужно сначала изолировать это явление от преходящих комбинаций. Но, если начинать с такого дробления человеческого развития, перед нами встанет нерешаемая задача заново выявить временную последовательность. А для этого гораздо удобнее опираться на широкий синтез, не на анализ. Нужно сблизить и соединить в одном и том же интуитивном акте познания оба набора явлений, или, так сказать, последовательных стадий развития человечества, причем так, чтобы воспринять «неуклонное приращение каждой физической, интеллектуальной, моральной и политической предрасположенности»[113]
. Таково обоснование метода, который Конт называет историческим и который наглядно становится беспредметным, стоит отринуть основной посыл контовской социологии.Джон Стюарт Милль объявляет эксперимент, даже косвенный, неприменимым в социологии. Но его доводы во многом утрачивают свою силу вследствие того, что он прилагает те же рассуждения к биологическим явлениям и даже к наиболее сложным физическим и химическим данным[114]
. Сегодня уже излишне доказывать, что химия и биология являются сугубо экспериментальными науками. Потому нет оснований считать обоснованной критику Милля применительно к социологии, поскольку социальные явления отличаются от прочих явлений именно повышенной сложностью. Это различие и вправду подразумевает, что применение экспериментального метода в социологии может вызывать больше затруднений, чем в других науках, но не ясно, почему оно должно быть категорически невозможным.