Вдобавок теория Милля в целом покоится на постулате, который неразрывно связан с основными принципами его логики, но противоречит всем выводам науки. Милль признает, что одно и то же следствие не всегда обусловлено одной и той же причиной, что оно может зависеть то от одной причины, то от другой. Это представление о причинной связи, у которой отбирают всякую определенность, делает указанную связь почти недоступной для научного анализа, потому что она вносит дополнительную путаницу в переплетение причин и следствий и разум в итоге теряется в нем безвозвратно. Если следствие может вытекать из разных причин, то, дабы установить причину той или иной совокупности обстоятельств, следовало бы произвести опыт в условиях изоляции, фактически невоплощаемых на практике, особенно в социологии.
Но эта пресловутая аксиома множественности причин есть отрицание самого принципа причинности. Конечно, если согласиться с Миллем, что причина и следствие абсолютно гетерогенны и что между ними не существует никакой логической связи, то нет никакого противоречия в допущении, будто некое следствие может вытекать то из одной, то из другой причины. Если соотношение С и А чисто хронологическое, то оно не исключает других отношений того же рода, например между С и В. Но если причинная связь есть нечто вне нашего понимания, то она не может быть настолько неопределенной. Если она представляет собой отношение, обусловленное природой объектов, то одно и то же следствие может находиться в зависимости всего от одной причины, ведь оно выражает всего одну сущность. Кстати, только философы сомневаются в познаваемости причинной связи. Для ученого она очевидна и предполагается самим методом науки. Как иначе объяснить столь важную роль дедукции в экспериментальных науках и основной принцип пропорциональности между причиной и следствием? Что касается тех случаев, которые приводятся в подтверждение и в которых будто бы наблюдается множественность причин, то для доказательства нужно предварительно установить или то, что эта множественность не просто мнится, или что внешнее единство следствия не скрывает истинную множественность. Сколько раз науке приходилось сводить к единой причины, множественность которых выглядела на первый взгляд несомненной! Джон Стюарт Милль сам приводит подходящий пример, указывая, что, согласно современным теориям, производство тепла трением, ударом, химическим воздействием и т. д. вытекает из одной и той же причины. Наоборот, когда рассматривается следствие, ученый часто различает то, что смешивает между собой простец. В обыденной речи слово «лихорадка» обозначает некую единую патологию, но для науки же существует множество лихорадок, специфически различных, и множественность причин тут сопоставляется со множественностью следствий. Если же между всеми этими различными видами заболевания и существует нечто общее, то потому, что их причины тоже сходны в некоторых свойствах.
Изгнать этот принцип из социологии тем важнее, что многие социологи до сих пор подвержены его влиянию, даже пусть они не возражают против применения сравнительного метода. Так, обыкновенно говорят, что преступление может быть вызвано самыми разными причинами; что то же самое справедливо для самоубийства, наказания и т. д. Если вести экспериментальное исследование в таком направлении, то множество накопленных фактов окажется бесполезным, потому что мы никогда не получим точных законов и конкретных причинных связей. В таких условиях мы только сумеем связать смутно определенное следствие с невнятной и аморфной группой причин. Если, следовательно, мы хотим применять сравнительный метод научно, то есть сообразуясь с тем принципом причинности, который сложился в самой науке, то за основание сравнения нужно брать следующее положение:
II
Впрочем, если различные приемы сравнительного метода и применимы в социологии, не все они обладают одинаковой доказательной силой.
Так называемый метод остатков, насколько он вообще может считаться формой экспериментального мышления, не слишком-то полезен при изучении социальных явлений. Во-первых, он применим только к достаточно развитым наукам, поскольку этот метод предполагает наличие большого числа законов; во-вторых, социальные явления чересчур сложны для того, чтобы в каком-либо случае можно было бы точно вычесть действие всех причин, кроме одной-единственной.