Правила социологического метода

Из этих абстрактных принципов логически вытекает революционный социализм. Великие изменения в промышленной практике произошли за последнее столетие; считается, что за ними должны последовать равные по значимости изменения в социальной организации. А поскольку все, что касается природы и формы производства, фундаментально и существенно, потрясения такого рода ведут вовсе не к легкому, малозначительному социальному недомоганию, которое способны исцелить частичные меры в области нашей коллективной экономики. Это с необходимостью возникающая болезнь totius substantiae[120]

, которая может быть излечена только посредством радикального преобразования общества. Все прежние социальные формы подлежат разрушению, а вся социальная субстанция должна освободиться ради того, чтобы отлиться в новых формах.

Таково краткое изложение этой работы, которую Сорель[121]

в предисловии не без основания представляет как важный вклад в социалистическую литературу. Можно, конечно, выразить сожаление по поводу чрезмерной скрупулезности в изложении, очевидных недостатков в плане книги и некоторой живости стиля, неуместной в научной дискуссии; тем не менее, насколько мы можем судить, это одна из самых тщательных попыток вернуть марксистскую доктрину к ее изначальным понятиям и углубить последние. Мысль автора не стремится, как слишком часто бывает, скрыться в глубокомысленных, но расплывчатых рассуждениях; она движется прямо и целеустремленно, с очевидным задором. У автора нет иной заботы, кроме как ясно описать основополагающие убеждения, все логические следствия которых он решительно принимает заранее. Это изложение теоретической системы замечательно также тем, что в нем хорошо проявляются плодотворные взгляды и слабости учения.

Мы считаем плодотворной идею о том, что социальная жизнь должна объясняться не теорией, которую создают участники этой жизни, но глубокими причинами, ускользающими от внимания. Мы также думаем, что эти причины следует искать прежде всего в способе, каким группируются взаимодействующие индивидуумы. Нам даже кажется, что при этом (только при этом) условии история может стать наукой, а социология способна обрести существование. Ведь для того, чтобы коллективные представления сделались осознаваемыми, необходимо, чтобы они откуда-то появлялись; а поскольку они не могут образовывать круг, замкнутый в самом себе, источник, из которого они возникают, должен находиться вовне. Либо коллективное сознание висит в воздухе, будучи чем-то вроде невообразимого абсолюта, либо оно связано с остальной частью мира, через некий субстрат, от которого, по-видимому, зависит. С другой стороны, из чего может состоять этот субстрат, если не из членов общества, в той форме, в которой те соучаствуют в обществе? Это представляется нам совершенно очевидным. Но, в отличие от автора, мы не видим никакого основания увязывать эту точку зрения с социалистическим движением, которое к ней никоим образом не причастно. Что касается нас, мы пришли к ней до знакомства с Марксом, влиянию которого ни в малейшей степени не подвержены. Причина в том, что на самом деле эта концепция является логическим следствием развития истории и психологии за последние пятьдесят лет. Историки уже давно установили, что социальная эволюция обусловлена причинами, о которых не ведают участники исторических событий. Именно под влиянием этих идей принято отрицать или преуменьшать роль великих людей, а за литературными и юридическими движениями ищут выражение коллективной мысли, каковая не находит полного воплощения ни в одной конкретной личности. В то же время индивидуальная психология (в первую очередь) показала нам, что сознание индивидуума очень часто попросту отражает исходное состояние организма. Еще она открыла, что ход наших представлений определяется причинами, которые прячутся от сознания субъекта. Поэтому было вполне естественно распространить эти идеи на коллективную психологию. Но мы не в состоянии понять, какую роль в уточнении и развитии этих идей мог сыграть печальный факт конфликта между классами, сегодня наглядный для всех. Конечно, эти идеи возникли крайне своевременно, когда сложились условия для их появления. Они были бы невозможны в любое другое время. Но нужно понять, каковы эти условия. Когда Лабриола утверждает, что все сводится к «широкому, осознанному и непрерывному развитию современного способа производства», к «неизбежному воздействию нового мира, который рождается на наших глазах», он выдвигает в качестве очевидного факта ничем не доказанное заявление. Социализм смог использовать эту идею себе на пользу, но не он ее породил – и уж тем более эта идея не подразумевает социализм.