Социализм сам по себе
, также стремящийся теоретически обосновать свою политическую концепцию роли государства, воспринял и усовершенствовал идею Листа. Утверждать, что индивидуальная экономическая деятельность обуславливается социальными явлениями, недостаточно; мы должны добавить, что только через абстрагирование возможно говорить об индивидуальной экономической деятельности. Реальным является Volkswirtschaft[159], экономическая деятельность общества, ставящая собственные цели в экономике, морали и праве. Именно Volkswirtschaft является непосредственным предметом экономической науки, которая, по сути, занимается в первую очередь интересами общества и лишь затем интересами отдельного человека. Здесь политическая экономия, если она все еще сохраняет свой нормативный, а не спекулятивный характер, хотя бы четко выступает как социальная наука, предметом которой являются социальные явления, имеющие схожую природу с юридическими институтами и обычаями, которые, как уже общепризнано, связаны узами взаимозависимости.В то же время случилось и другое событие, непосредственно связанное с описанными выше. Исторически ориентированный разум выискивает все те особые признаки, которые отделяют одно общество от другого и одну эпоху от другой; поэтому концепция национальной экономики
должна была найти в истории доводы против универсалистских теорий школы классических экономистов. Лист с самого начала использует исторический метод. Более того, Рошер[160], основатель исторической школы, не отделяет изучение экономических фактов от изучения фактов юридических в частности и от изучения социальных фактов в целом: язык, религия, искусство, наука, право, государство и экономика суть различные грани единого целого, составляющего жизнь нации. Эта школа оказала очевидное влияние на эволюцию политической экономии, заметно склоняясь к более спекулятивным воззрениям. Никогда полностью не отказываясь от идеи исторического исследования как способа оценки значимости данного политического действия в любых данных политических обстоятельствах, она интересуется фактами, удаленными в пространстве и во времени, пытается изучать их исключительно с целью понимания. В некоторой степени именно она внедрила сопоставления в экономическую историю; среди более поздних представителей этой школы Шмоллер[161] четко сформулировал идею индуктивности экономических законов, а Бюхер[162] составил предварительную классификацию экономических систем, выделил абстрактные типы, к которым по своей экономической организации могут принадлежать все народы прошлого и настоящего. Оба исследователя – в особенности Бюхер – не довольствуются изучением исторических обществ, оба требуют от этнографии сведений об экономическом устройстве более примитивных обществ.Впрочем, подлинным нововведением столетия, таким, которое превосходит описанное обновление истории и экономики, стало появление целого ряда новых дисциплин, каковые в силу самой природы поставленных ими задач исходно позволяли формулировать принципы и практические методы, доселе совершенно неизвестные.
Прежде всего речь о двух родственных науках – антропологии, или этнографии, с одной стороны, и науке о цивилизациях (об истории цивилизаций). В начале столетия Гумбольдт[163]
, опираясь на накопленные факты, провозглашал в качестве фундаментальной аксиомы единство человеческого духа, что подразумевало возможность сравнения различных исторических артефактов человеческой деятельности. Этот постулат, однажды принятый для установления единства различных человеческих цивилизаций, естественным образом привел к изучению и классификации последних, одновременно с изучением рас и языков. К решению этой задачи приступили Клемм в Германии с его Kulturgeschichte и Причард в Англии с его историей человека[164]. Возникновение археологии первобытных времен наглядно показало, что человечество в незапамятные времена должно было повсюду развиваться и проходить через те стадии, которые мы наблюдаем сегодня у сохранившихся племен дикарей; кроме того, постепенно расширялся масштаб исследований и кристаллизировались их методы. Уже обнаруживалось не только и не столько единство человеческого духа, но заговорили об относительно схожей сути человеческой эволюции. После начального порыва этнографические исследования стали множиться и отражать поразительные сходства между самыми разными народами. Это явствует, например, из неполных, но энциклопедических по размаху исследований Скулкрафта и Бэнкрофта[165], но в первую очередь свидетельством тому служит великий труд Вайца и Герланда[166], который подвел итог этнографическим и антропологическим изысканиям целой эпохи.