Проклятие Че Гевары

На одном из привалов Карлос Коэльо рассказал нам эпизод из его, как он сам сказал, «приключений в Африке»… Там он, как и здесь, как и в Сьерра-Маэстре, выполнял свою миссию «неотступной охранительной тени Фернандо». Его голос, даже когда он говорил почти шепотом, звучал по-мальчишески резко и звонко, а между деревьев покачивались гамаки командира и других бойцов – тех, кто повалился спать, не в силах дождаться, пока приготовится пища.

Ньято вместе с Коко, только что сменившиеся из патруля, взялись готовить тамили – острое блюдо боливийской глубинки – толченые зерна маиса с перцем и мясом. В качестве мяса Ньято использовал вяленую конину – остатки лошади командира. Её по приказу Фернандо мы прикончили неделю назад. Все эти дни мы кружили вокруг Белла-Висты. В маршрутах наших передвижений, выбираемых командиром, сквозило отчаянное стремление отыскать тыловую группу Вило Акуньи. Мы дважды спускались к Масикури, прочёсывали русло реки Юке, плутали вокруг озера Пириренда. Но всё тщетно. Ни в одном из условленных мест дозоры не обнаружили даже следов пребывания наших товарищей. Пустота начинала сочиться из джунглей…

К тому времени мы уже вывели к Муюпампе Француза и Бустоса. И еще одного гринго. Тот ослепительно улыбался своим белозубым «чи-изом», назывался Россом и выдавал себя за журналиста, обещал опубликовать в прессе наше воззвание. Но его по-лисьи прищуренные глазки метались по сторонам, как пойманные зверьки в клетке у торговца передвижной лавки. «Для бескорыстного журналиста у него слишком холёная морда, – сказал о нем Рамон. – Он пришел торговать нашими душами».

Тогда, на привале, мы уже знали, что Француз и Пеладо арестованы, и что они стали давать показания. Тогда командир уже приказал называть его Фернандо, так как из-за признаний Француза и Бустоса властям стало известно, что отрядом командует некто Рамон. Об этом ежедневно на все голоса трезвонили радиостанции.

Конечно, тогда мы не могли знать, что их подвергли пыткам, избивали, имитировали расстрел, засовывая в рот дуло пистолета… Слишком хотели они поскорее выбраться, поскорее вытащить свои шкуры из пропахшей кровью «Красной зоны»…

Француз разболтал им о континентальном охвате герильи, и о том, кто стоит во главе Материнского Фронта. А Бустос Пеладо даже нарисовал наши портреты. Но он выполнил главный приказ Рамона: ни за что не выдавать главную цель Материнского Фронта, тот горизонт, к которому устремлялись все помыслы командира. Бустос ничего не сказал об Аргентине, о подпольной сети в Буэнос-Айросе и в северных провинциях. Среди хруста ломаемых пальцев, среди глухих, отбивающих почки, рвущих внутренности ударов кованных сапогов он попытался сберечь сокровенную тайну своего командира… Ковчег завета Рамона…

В конине копошились черви, и Ньято шутки ради предложил червей не счищать. «Больше мяса получится». На что Адриасоль громко и мрачно ответил: «Можешь наскрести их как раз на свою порцию». Они всё время ссорились из-за еды. И тогда Карлос Коэльо, Тума, пришикнул на них, знаком показав на гамак командира.

Фернандо только что с помощью ингалятора погасил приступ кашля, и теперь из его гамака, обтянутого москитной сеткой, доносилось глубокое, ровное дыхание спящего. Сидевшие у костра все как один облегченно вздохнули.

А Тума добавил: «Мы же не гиены, чтобы ссориться из-за червей». И рассказал, что в Африке, когда они передвигались по ночам, первое время он никак не мог привыкнуть к преследовавшим их по пятам странным звукам. Возня и сопение, жуткие, похожие на лай и хохот, и плач ребенка звуки. А местные объяснили: это гиены. Их привлекает запах крови раненых бойцов, запах их воспаленных ран. Потом Туме доводилось видеть этих тварей, в конец обнаглевших, и днем. Вид их был еще омерзительней, чем издаваемые ими звуки, рассказывал Тума и его передергивало – даже воспоминания о них вызывало у Коэльо дрожь… Гиены не чурались ничего… Любые остатки еды, даже обрывки окровавленных бинтов, даже фекалии партизан… «Частенько, не выдерживая, я пристреливал одну или две штуки, – признавался Тума. – Так остальные тут же набрасывались на еще не остывшие трупы сородичей, и начиналась жуткая свалка. Они рвали друг дружку на части. И мы принимались палить в самую кучу, которая копошилась бурой пятнистой шерстью и кровавым мясом … Тогда эти твари на пару дней исчезали…»

XI

Это черным по белому проступило на их гиеньих мордах еще там, в Каламине и Медвежьей пещере, после первых вылазок и переходов. «Мы сбежим при первой возможности»…

Их мерзкие физиономии, как лужи с протухшей водой, отражали их пакостное нутро трусов и предателей. После дезертирства Рокабадо и Барреро, после первой стычки с войсками, в которой погиб Блондин, мы хотели расправы. Пинарес и Фредди Маймура требовали расстрелять солдат, взятых в плен. Чтобы они не привели армейские патрули по нашему следу. Но Фернандо приказал всех отпустить. И так мы поступали. Всегда. И тогда Инти поддержал командира.