Проклятие Че Гевары

Уже потом, когда Баррьентос выпустил в джунгли своих цепных псов, натасканных инструкторами-янки, всех крестьян, проживавших в «Красной зоне», без разбора, подвергли допросам. Их избивали, под пытками требуя рассказать о сотрудничестве с партизанами. Всех, без разбора. В их числе – и Онорато. Через него несколько раз пропускали электрический ток, и его белая полотняная рубаха стала красной от крови, без остановки текшей из разбитого рта и носа. Но Рохас ничего не сказал армейским полковникам о том дождливом февральском дне, когда к нему в дом пришел высокий бородатый человек и злые косматые псы Рохаса ластились к армейским ботинкам этого человека, словно двухмесячные щенки. Он молчал и лишь отрицательно мотал головой.

И тогда в одиночную камеру избитого, забитого кампесино пришел человек. В начале Рохас принял его за ангела – так он был чисто одет и так от него душисто пахло. Ногти его сияли чистотой и ни одна соринка не смела коснуться его блестящих от бриолина, зачесанных назад иссиня-черных волос. Назвался Феликсом Родригесом, говорил с кубинским акцентом, но оказался неизмеримо всесильнее ангела.

Он был янки. Речь его походила на его ногти – такая же гладкая, блестящая, без единой царапинки. И лилась она сладко, как мед. Никто и никогда не обещал Онорато такого. Янки положил свою белую, холеную ладонь прямо на окровавленное плечо крестьянина и, глядя ему прямо в глаза, предложил три тысячи долларов США. И ещё он предложил ранчо в Штатах, во Флориде. И Оронато сможет выехать туда вместе с семьей.

Если бы только деньги. Но это «ранчо… Флорида… вместе с семьёй» неотступным эхом звучало в оглохших от собственных воплей ушах Рохаса. И он согласился…

XIII

Вило Акунья приказал остановиться и сделать привал. Хотя вряд ли кто-нибудь из девяти, оставшихся в арьергарде, расслышал приказ командира. Слишком слабо прозвучал его голос. За бесконечные недели переходов по джунглям они научились без слов определять, когда Хоакин окончательно выбивался из сил. Это и означало привал.

Фредди Маймура, будто и не чувствуя страшной усталости, тут же с готовностью помог Тане снять рюкзак и, усадив девушку на свой вещмешок, принялся натягивать её гамак. Таня, будто забытая под деревом тряпичная кукла, так и застыла в том положении, в котором оставили ее бережные руки Маймуры. Они не говорили ни слова, будто экономили силы. И над всем отрядом повисла привычная тягучая пелена мертвой тишины. Наконец Хоакин собрал в себе силы, чтобы произнести:

– До хижины Рохаса рукой подать. Мы дошли… Теперь всё будет хорошо…

Он повторил это «теперь всё будет хорошо» несколько раз подряд и, наконец, словно очнувшись, закончил:

– Надо выйти в разведку. Одолеть эти чёртовы пятьсот метров…

– Не поминай чёрта, Хоакин, – откликнулся Густаво Мачин.

Хоакин не ответил. У него не осталось сил на пререкания. В дозор вызвались пойти Мачин и Фредди Маймура…

Оронато Рохас встретил их невдалеке от своей хижины. На его лице – выдубленном ветром и солнцем, испещренном морщинами до цвета жареного кофе, – цвела улыбка. На его сухое, жилистое тело была надета белая полотняная рубаха. Он дал Мачину еду и согласился утром отвести отряд к близлежащему броду. «Там перейдёте реку, как посуху», – улыбнувшись, произнес Онорато.

Брод Йесо… По нему Рио-Гранде можно было перейти, как посуху.

Мачин и Маймура не стали заходить в дом. Псы остервенело кидались на партизан, грозя сорваться с привязи. «А помнишь, как эти зверюги ластились к командиру?» – горько усмехнувшись, сказал Мачин своему товарищу, кивая на пасти, брызжущие злобной пеной. Маймура как-то странно взглянул на него. Как затравленный зверь. «Но сейчас с нами нет командира…» – произнес он.

А в хижине, затаив дыхание, сжимая винтовки и глядя широко распахнутыми глазами в такие же, округлившиеся от ужаса зрачки детишек Рохаса, сидели солдаты из армейского патруля… Так сидели они, окаменев от страха, до тех пор, пока партизаны не удалились. И всё это время колокольными звонами в их барабанных перепонках отдавался неистовый лай собак.

XIV

Когда Онорато явился в лагерь, гамаки ещё не свернули. В предутренних сумерках его белая рубашка мелькала в чаще, словно мертвенно-бледная тень призрака. Но в лагере его встретили, как спасителя. Даже несколько окликов – радостных, но слабых и приглушённых, – прозвучало в ответ на приветствие кампесино.

– Мир вам! – произнес Онорато.

Почти никто не спал. Несмотря на страшную усталость, свалившую всех накануне. Малярия, босые ноги, покрытые незаживающими кроваво-гнойными ранами, простудная лихорадка, истощение, жажда терзали каждого, не давали уснуть. Почти каждый мучился животом после горячей пищи, приготовленной на ужин из принесенных Густаво Мачином и Фредди Маймурой продуктов.