Противоположности

— Виктор Савенин — бывший моряк при императорском флоте. Служил заурядно, оттого и на пенсии не почивает на золотых слитках, а лишь просаживает те немногие гроши, которые имеет. Живёт он, как всем известно, за счёт моего отца, своего брата. Только вот недавно они поругался, как и полагается с криком и бранью… причины точно не скажу, но вроде бы папа отказался больше платить за веселую жизнь дядюшки, и тот в свою очередь закатил скандал.

— Тимофей Сергеевич, было ли у Вашего отца завещание?

— Должно было быть, — задумавшись. — Но по этому вопросу лучше к Шталову.

— Ясно… Благодарю и более не смею Вас задерживать, только будьте добры успокойте свою матушку. Я, конечно, понимаю всю тяжесть ситуации, но…

— Да, несомненно. Я немедля же разберусь.

Градатский вновь остался один, продолжив ход размышлений, а Тимофей Сергеевич отошёл в гостиную. Женщина продолжала рыдать, её глаза уже начинали слипаться от порыва жидкостей, были это уже не слёзы горести, а чистой неконтролируемой истерии. Рядом с ней сидел всё такой же белый Боровский, который никак не мог прийти в себя.

V

«Что ты раскис?! — в голове у него. — Это же всего лишь тело, не страшное и не окровавленное, просто хладное. А руки то дрожат… а если бы здесь была картина похлеще, что же я, в поросячьих соплях по полу вертелся да похрюкивал, задыхаясь от собственной слюны? — внезапно он прозрел и тут же потемнел в глазах. — Не это ли тогда имел ввиду Градатский, когда говорил, что я сломаюсь? Действительно ли, я такой слабый и ничтожный, как он утверждал? Видно так оно и есть, если уже сейчас я с трясучкой на «ты». Значит это были не просто пустые оскорбления, а вполне разумные доводы. Точно. Я ведь трусил и при нашей с ним первой встрече, да в кабаке тоже. Да, всю свою жизнь я то и делал, что в страхе прятался от реальности, от отца, от возможности сопротивляться».

От этих размышлений он бледнел до цвета свежевыпавшего снега. «Что же это… не уж то он знает меня лучше, чем я сам? Нормально ли это? Оказывается, я такой жалкий никчёмный сопляк… ребёнок! Который обиделся на правду, — ещё сильнее он поник, начав уже погружаться в зыбучее лжетёплое отчаяннее. — А мне казалось, я довольно-таки силён… должно быть, так все думают, пока их не опустят в дерьмо с головой… и я сейчас в нём по самые гланды. Какая жалость жить такой блохой на теле общества. И что же мне таким и помереть? Помереть? Я? Смерть такого ничто ничего и не значит… тогда зачем ему жить? Какой смысл в жизни бесполезного мусора вроде меня?»

Ответ: никакого.

«Но я всё равно хочу жить, однако, как же существовать в этом мире такому слабаку и трусу». Ответ: стать сильнее. «Верно… сильнее. Только вот руки плевать хотели на моё желание, дрожат родимые». Он ополоумевшим взглядом смотрел на свои руки, которые неутолимо тряслись. Тряслись они уже не из-за увиденного мёртвого тела, а из-за безумных мыслей, которые с невероятной скоростью продолжали распространятся по каждой клеточке его тела, заставляя их трепетать. «Чтобы жить я должен быть сильным! Сильным, мать вашу, — кричал он в душе. — Для этого каждая косточка должна меня слушаться!». Чтобы успокоить безобразный блуд рук, он зубами вцепился в область между большим и указательным пальцами, пустив немного крови. Разум прояснился и тут же переключился на болезненное чувство, перестав воспринимать другие ощущения, приходящие не только извне, но изнутри. Зрачки перестали бегать и остановились, став рассудительными и спокойными. Непроизвольные телодвижения прекратились, а разум прозрел, изгнав противное отчаянье, которое всегда норовит обнять хилую душонку, когда та начинает плутать. Былой стержень… дал трещину.

VI

Как раз после этого в комнату зашёл Тимофей Сергеевич. Но прежде чем поведать, что было дальше, правильнее будет сказать пару слов об этом человеке. Ему было уже под тридцать лет, он бывший военный, который хорошо служил в рядах бравой кавалерии. Совсем недавно вернулся с Польской земли, где какое-то время находился вместе со своим полком по указу Его Святейшества. Теперь же он в заслуженном отпуске, живёт в Москве на собственной квартире, а сюда приехал лишь поздравить отца. Лицом и фигурой он весь ушёл в своего батюшку, тело его массивно и стройно, как и подобает мужчине, а уж тем более солдату. Характером правда вышел добрым и прямым, совсем не таким каким должен быть предприниматель вроде Сергея Георгиевича, оттого и близко не знакомился с отцовским ремеслом, а по примеру дяди ушёл в армейскую жизнь. Зайдя в гостиную, он тут же подошёл к своей матери Анне Михайловне, которая занималась известным делом. Он лишь мельком посмотрел на Сашу, который потихоньку принимал нормальный окрас лица. Тимофей Сергеевич начал успокаивать мать, нежно гладя её по плечу и утирая слёзы платком. Он сел рядом с ней и крепко прижал к своей груди, зарывшись в её шелковистых волосах. Понемногу, но она переставала плакать и лишь лёгонько пошмыгивала, растирая покрасневшие глаза.

— Вы пришли с господином Градатским, как я понимаю?

— Да.