Противоположности

Жильцы дома помрачнели, нависла знакомая густая аура, отдающая тёмными оттенками синего и желчного. Анна Михайловна в конец ушла в себя, перестав воспринимать происходящее, убегая от него как можно дальше и глубже, зарываясь. Ещё немного, и она дойдет до ручки и станет такой же душевнобольной как и её муж. Тимофей Сергеевич оставался рассудителен, но даже на его твёрдом лице проскочила грустная линия. Однако таковая не прошлась на Викторе Георгиевиче, который продолжал сидеть с высокомерной миной и ухмылкой, твердящей: «Как я и говорил». А после это произнесли и наглые уста.

— Вот пришли профессионалы и всё решили. Не то что эти любители.

Молотин задрал голову. Но внезапно, как гром среди ясно неба, а иначе и не скажешь, в разговор вступил Боровский с невероятным заявлением.

— Вы все не правы! Это что угодно, но не самоубийство! Теперь я твёрдо в этом уверен.

Глаза его блестели чистым сиянием, таким сильным, что даже тёмный взгляд Анны Михайловны на миг пропустил волну этого праведного света. Все присутствующие были в предшоковом состоянии, все, кроме Градатского, который лишь улыбнулся. «А ты всё удивляешь и удивляешь меня сегодня, Саша», — в мыслях пронеслось у него.

— Что за чушь! — крикнул Молотин, захлёбываясь в гневе. — Кто Вы вообще такой? И по какому праву здесь находитесь?

— Он со мной, Молотин, — ответил Градатский, наконец встав с кресла. — Он «независимый эксперт»!

— А по какому это праву ты здесь ошиваешься? А-а?

— Для меня нет закрытых дверей, Молотин, — пугающим тоном. — И ты это знаешь.

Он замолк, прямо как Крюков в кабаке, чему Боровский очень сильно удивился. Градатский встал посередине комнаты, сосредоточив внимание всех зрителей. Казалось он этого и добивался, выглядел он словно дирижёр, командующий всем оркестром. Тень опустилась на его глаза, и наступила гнетущая тишина. Он ждал. Ждал, когда терпение дойдёт до кипящей точки и можно будет обрабатывать пластичный разум. И наконец он начал говорить, но только с Анной Михайловной, обращаясь к ней через кромешную темницу её тяжёлых мыслей.

— Вы довольны текущим ходом событий? Если да, то я не медля же уйду, не произнеся и слова против версии господина Молотина. Так… Вы всем довольны?

Слова его были как колокол, беспощадный колокол, бьющий раскатистыми ударами, предвещая бурю. И вопрос Градатского дошёл до глубин её плачущей души, изрядно потрепав. Тихо, еле заметно произнёс голос: «Говорите».

— Что?! Я не слышу! Повторите.

— Говорите.

— Что?

— Она сказала: «говорите», — гневливо произнёс Тимофей Сергеевич. — Ей трудно… будьте мягкосердечны.

— Я обращаюсь лишь к ней. Не вмешивайтесь.

«Говорите». Таким же тишайшим голосом. «Громче!». «Говорите», — выше тоном. «Ещё громче!» «ГОВОРИТЕ!». Словно очнувшись выкрикнула. Она вышла из транса, начав ясно мыслить и смотреть на происходящее.

— Вот теперь слышу.

Крик её был столь громким, что перепугал всех. Шталов аж припрыгнул на диванчике, а Боровский нервно подёргал рукой.

— Если Вы так сильно желаете, то я скажу свою версию событий, продолжив мысль Александр Александровича. С его, конечно, позволения.

Он кивнул головой, так как ему самому было интересно узнать мнение Градатского.

— Как уже озвучил мой друг, это действие ни в коем разе, даже в пьяном бреду нельзя назвать суицидом. На это указывают несколько любопытных фактов. Первый и самый явный — парадный костюм. Какой человек решит убиться в столь шикарном наряде и в такое время? Два часа дня. Извините, но будь я на месте покойного, то сделал бы это в глубокой ночи, чтобы мне точно никто не мог бы помешать. Да и романтичнее это, буду честен. Возможно это мелочи, к которым придираться грешно, но в нашем случае любая деталь — маленькая часть огромной мозаики. Второй не менее мелкий, но ещё более занятный факт. В вещах господина Савенина я нашёл преинтересную книжонку, не по содержанию естественно, а по смыслу. «Культура плавания». Книга не имела бы никакого значения, если бы в ней не было закладки. Казалось бы, есть и есть, что такого… но я скажу нет, — выдал он, для чего-то подняв указательный палец вверх. — Закладка — это обрывок билета от круиза. А что это может значить? Ровным счётом ничего, если не учитывать то, где эта самая закладка находилась. Вкупе с книгой я сделал вывод, что господин Савенин желал отправиться в морское путешествие или же куда-нибудь, где бесконечные просторы и солнечный загар. Для этого он учился плавать, а закладка служила напоминанием к мечте. Вопрос… Разве тот, кого посещает шальная мысль о своевременном уходе из жизни строит планы на будущее? Ответ: Нет конечно, тогда какой из него разочаровавшийся в бытие. Всё вышесказанное наводит на мысль, что дело не так ясно, как кажется. И, конечно же, самое банальное и скучное это то, что причин для преждевременно ухода из жизни нет, или же они нам неизвестны.

— Хах, — выдал Молотин. — Всего лишь пустословие. Да, может быть, в здравом уме он это бы и не сделал, но в период помутнения… вполне.