Пушки острова Наварон

Лицо Дрошного потемнело. Он шагнул вперед, замахиваясь для удара. Стремительно, но при этом столь плавно и спокойно, что движение даже показалось неспешным, и, совершенно пренебрегая двумя упирающимися в бок стволами винтовок, Мэллори вскинул свой «люгер» и прицелился югославу в лоб. Щелчок спускаемого предохранителя пистолета во внезапно опустившейся неестественно глубокой тишине отдался сущим ударом молота.

Тишина действительно стояла неестественно глубокая. За исключением одного маленького движения – столь медленного, что оно так и осталось незамеченным, – как партизаны, так и парашютисты застыли в живой картине, которая не посрамила бы и фриз какого-нибудь ионического храма. Три сержанта-морпеха, как, впрочем, и большинство югославов, лишь демонстрировали изумление. Два партизана, держащие под прицелом Мэллори, вопросительно таращились на Дрошного. Тот, в свою очередь, смотрел на капитана как на сумасшедшего. Андреа ни на кого не смотрел, а вот Миллер напустил на себя вид той пресыщенной отрешенности, изобразить которую под силу было лишь ему одному. Но именно он-то и совершал упомянутое маленькое движение – которое как раз завершилось возложением его большого пальца на предохранитель «шмайссера». Через пару секунд капрал снял палец с рычажка: время для «шмайссеров» еще придет, пока же в дело вступать им было рано.

Дрошный словно в замедленной съемке опустил руку, а затем отступил на пару шагов. Лицо его по-прежнему было темным от гнева, глаза сверкали свирепостью и неумолимостью, однако держал себя в руках он превосходно.

– Ты не понимаешь, что мы обязаны предпринимать меры предосторожности? – процедил он. – Пока не удостоверимся в ваших личностях?

– Откуда мне знать? – Мэллори кивнул на Андреа. – В следующий раз приказывай своим людям предпринимать меры предосторожности относительно моего друга. Мог бы и предупредить их, чтобы держались от него подальше. Другой реакции от него и ждать нечего. И я знаю почему.

– Объяснишь позже. Сдайте оружие.

– Нет. – Капитан убрал «люгер» в кобуру.

– Да ты чокнутый, что ли? Я ведь могу и забрать.

– Верно, – не стал спорить Мэллори. – Но для этого тебе придется сначала убить нас. Не думаю, что ты долго продержишься в капитанах, дружище.

Гнев в глазах Дрошного уступил работе мысли. Он рявкнул приказ на сербохорватском, и его подчиненные снова направили оружие на Мэллори и пятерых его товарищей, однако попыток обезоружить пленных не предприняли. Командир партизан развернулся, махнул рукой и начал восхождение по крутому склону среди сосен. Дрошный не похож на человека, склонного к излишнему риску, заключил Мэллори.

Еще минут двадцать они неуклюже карабкались по скользкому склону. Наконец из темноты раздался оклик, и Дрошный, не останавливаясь, отозвался. Отряд миновал двух часовых, вооруженных автоматическими карабинами, и через минуту оказался в расположении партизанского штаба.

Таковой представлял собой средних размеров военный лагерь – если широкий круг грубо обтесанных избушек вообще можно назвать лагерем, – расположенный в одной из тех запрятанных глубоко в лесу лощин, что, по уже сложившемуся убеждению Мэллори, являлись неотъемлемой составляющей боснийского ландшафта. Лощину окружали два концентрических круга сосен, много выше и массивней любых их сородичей из Западной Европы, и их огромные ветви смыкались на высоте метров двадцати пяти, образуя засыпанный снегом полог такой непроницаемой плотности, что на утрамбованной земле территории лагеря не лежало даже снежной пороши, а освещенные окошки избушек и не пытались хоть как-то затемнить, и более того, то здесь, то там по лагерю были развешены масляные лампы наподобие уличных фонарей.

Дрошный остановился и бросил Мэллори:

– Ты идешь со мной. Остальные ждут здесь.

Он повел капитана к самой большой избе лагеря. Не спрашивая разрешения, Андреа скинул с плеч рюкзак и уселся на него, и его примеру – после колебаний различной продолжительности – последовали и другие пленные. Конвоиры неуверенно наблюдали за их действиями, но затем чуть отступили, образовав неровный, но весьма бдительный полукруг. Рейнольдс повернулся к Андреа, и лицо его отнюдь не светилось восхищением и даже доброжелательностью.

– Ты чокнутый, – взбешенно зашипел он. – Больной на хрен на голову. Тебя могли убить. И из-за тебя могли убить и всех нас. Ты вправду контуженный, что ли?

Грек не ответил, лишь закурил свою любимую вонючую сигару и окинул Рейнольдса мягким задумчивым взглядом – ну, насколько только ему было под силу изобразить мягкость.

– Да чокнутый не то слово. – Гроувс, коли на то пошло, горячился еще даже больше Рейнольдса. – Ты не знал, что ли, что это был партизан – парень, которого ты убил? Неужто непонятно, что это значит? Что людям вроде них приходится постоянно быть начеку?

Понимал Андреа или же нет, сообщить этого он так и не удосужился, а лишь молча продолжал попыхивать сигарой, переводя спокойный взгляд с Рейнольдса на Гроувса.

Миллер попытался установить мир:

– Ладно, ладно, кончайте. Может, Андреа чуток и вспылил, но…