Пушки острова Наварон

– Да поможет нам Господь, – с жаром перебил его Рейнольдс и с отчаянием глянул на своих друзей-морпехов. – В тысяче километров от дома и помощи, да в компании с отмороженными коммандос не у дел. – Он обернулся к Миллеру и передразнил его: – «Ладно, кончайте».

Капрал напустил на себя оскорбленный вид и уставился в другую сторону.

Единственное, в чем большое и пустое помещение хоть как-то претендовало на комфорт, было потрескивание сосновых поленьев в грубом очаге. Из мебели же в ней только и имелись что шаткий стол, два стула да скамья.

Однако все эти детали обстановки Мэллори отметил лишь машинально и как будто даже пропустил мимо ушей слова Дрошного:

– Капитан Мэллори. Вот мой командир.

Все его внимание сосредоточилось на человеке за столом.

Коренастому мужчине на вид было около тридцати пяти, и глубокие морщинки в уголках его глаз и рта могли объясняться действием непогоды или же веселым нравом, а могли и тем и другим вместе. Во всяком случае, как раз в тот момент он слегка улыбался. На нем была форма гауптмана вермахта, а под горлом висел Железный крест.

Глава 4

Пятница, 02:00–03:30

Немецкий офицер подался вперед и сложил пальцы домиком. Он явственно наслаждался моментом.

– Гауптман Нойфельд, капитан Мэллори. – Он окинул взглядом места на форме Мэллори, с которых тот срезал знаки различия. – Или какой там у вас ранг. Удивлены встрече со мной?

– Да я счастлив встрече с вами, гауптман Нойфельд! – Оправившись от изумления, Мэллори медленно расплылся в улыбке и облегченно вздохнул. – Вы даже представить себе не можете, насколько я счастлив. – По-прежнему улыбаясь, он обернулся к Дрошному, и улыбка его тут же сменилась озабоченностью. – Но ты-то кто такой? Гауптман Нойфельд, кто этот человек? И кто, черт побери, те люди снаружи? Должно быть, они… они…

Дрошный мрачно перебил его:

– По дороге его человек убил одного из моих людей.

– Что! – Нойфельд, с лица которого враз сошла улыбка, резко вскочил, сбив за собой стул.

Однако Мэллори, совершенно не обращая внимания на немца, снова воззвал к югославскому капитану:

– Кто ты? Скажи мне, черт тебя возьми!

– Нас называют четниками, – медленно проговорил Дрошный.

– Четники? Что еще за четники?

– Уж простите мне, капитан, недоверчивую улыбку. – Нойфельд взял себя в руки, и лицо его застыло в настороженной бесстрастности – выражении, в котором живыми оставались лишь глаза. Весьма и весьма неприятное может случиться с теми, подумалось Мэллори, кто по незнанию недооценит гауптмана Нойфельда. – Но как так? Командир особой миссии в Югославии и не проинструктирован должным образом, что четники – наши союзники?

– Союзники? А! – Лицо Мэллори озарилось пониманием. – Предатели? Югославские коллаборационисты? Так, что ли?

Дрошный издал утробный рык и, схватившись за рукоять ножа, ринулся к английскому капитану, однако Нойфельд остановил его резким окликом, сопровожденным ударом по столу.

– И о какой такой особой миссии вы толкуете? – вопросил Мэллори. Он оглядел двух мужчин и насмешливо улыбнулся. – Впрочем, мы действительно особая миссия, вот только не в том смысле, в каком вы полагаете. Во всяком случае, как мне это представляется.

– Нет? – (Техника вскидывания бровей у Нойфельда ничуть не уступала миллеровской, отметил про себя Мэллори.) – Тогда почему же мы, по-вашему, ожидали вас?

– Да черт его знает, – развел руками командир коммандос. – Мы думали, нас ждали партизаны. Боюсь, именно поэтому человек Дрошного и погиб.

– Поэтому человек Дрошного… – Гауптман окинул Мэллори обманчиво невозмутимым взглядом, поднял стул и в задумчивости уселся. – Пожалуй, вам стоит объясниться.

Как приличествует человеку, география похождений которого охватывала весь лондонский Уэст-Энд, Миллер имел обыкновение пользоваться за едой салфеткой. Не изменил он своему правилу и сейчас, заткнув означенный предмет за воротник кителя, пока сидел на рюкзаке в расположении лагеря Нойфельда и с брезгливой гримасой поглощал из котелка гуляш весьма сомнительного приготовления. Три сержанта, сидевшие рядышком, с раскрытыми ртами подивились уроку хороших манер капрала, а затем возобновили свой негромкий разговор. Андреа, попыхивая неизменной вонючей сигарой и совершенно игнорируя вполне понимаемо переполошившихся часовых – вдобавок еще и борющихся с дремотой, – беспечно прогуливался по лагерю, неминуемо отравляя местность табачным дымом. По морозному ночному воздуху откуда-то из отдаления доносилось чье-то тихое пение под аккомпанемент, скорее всего, гитары. По завершении греком обхода лагеря Миллер взглянул на него и кивнул в сторону, откуда слышалась музыка.

– Кто там солирует?

– Может, радио, – пожал плечами Андреа.

– Им стоит задуматься о покупке нового приемника. Мое наметанное ухо…

– Слушайте, – возбужденно перебил его Рейнольдс сдавленным шепотом. – Мы тут обсудили…

Миллер артистично обмакнул салфеткой губы и добродушно произнес:

– Нет. Подумайте о скорбящих матерях и подружках, что вы оставите после себя.

– Ты о чем?

– О попытке побега, о чем же еще. Может, попозже?