Пушки острова Наварон

На какое-то время за столом воцарилась тишина, но затем подали еду и вино. М-да, подумалось Мэллори, если армию на марше ведет желудок, она явно далеко не уйдет. Капитан знал, что ситуация с продовольствием у партизан близка к отчаянной, однако, судя по данной репрезентативной выборке, положение четников и немцев было не многим лучше. Без всякого энтузиазма он немного поковырял ложкой – вилкой попросту было бы не управиться – сероватое жаркое, в котором весьма скудные кусочки неопределимого вида мяса уныло плавали в кашеобразной подливке, равным образом загадочного происхождения. Мэллори взглянул на Андреа напротив и подивился его гастрономической стойкости, поскольку миска грека уже оказалась почти пустой. Миллер на свою порцию старался не смотреть, зато не без изысканности потягивал терпкое красное вино. Три морпеха же на поданную еду пока даже и не взглянули, будучи полностью поглощены созерцанием девушки у очага. Нойфельд заметил их интерес и улыбнулся.

– Не могу не согласиться, джентльмены, прекрасней девушки я тоже не встречал, и уж одному небу известно, как она выглядела бы, если бы помылась. Вот только она не для вас, джентльмены. Она вообще не для мужчин. Видите ли, она уже замужем. – Он осмотрел вопрошающие лица и покачал головой. – Не за мужчиной. За идеалом – если смерть можно назвать идеалом. Смерть партизанам.

– Очаровательно, – буркнул Миллер.

Больше комментариев не последовало, да и что тут можно было еще сказать. Мужчины продолжили есть в тишине, нарушаемой лишь негромким пением от камина. Голосу в благозвучности было не отказать, но вот гитара, к сожалению, звучала фальшиво. Андреа отпихнул пустую миску, раздраженно посмотрел на слепого музыканта и повернулся к Нойфельду.

– О чем он там поет?

– Старая боснийская песня о любви, как мне объясняли. Очень старая и очень печальная. У англичан есть что-то похожее. – Он щелкнул пальцами. – Да, точно – «Девушка, которую я оставил».

– Скажите ему, чтоб пел что-нибудь другое, – пробурчал грек.

Гауптман озадаченно посмотрел на него, но затем внимание его переключилось на появившегося немецкого сержанта, который что-то зашептал ему на ухо. Нойфельд кивнул, и сержант удалился.

– Так, – задумчиво произнес немецкий офицер. – Поступило радиосообщение от патруля, обнаружившего ваш самолет. Баки оказались пустыми. Пожалуй, подтверждения из Падуи можно и не дожидаться. Как считаете, капитан Мэллори?

– Не понимаю.

– Не важно. Скажите, вам когда-нибудь доводилось слышать о генерале Вукаловиче?

– Как-как?

– Вукалович.

– Он не за нас, – убежденно заявил Миллер. – Только не с таким именем.

– Тогда вы единственные во всей Югославии, кто не знает о нем. Здесь про него слышали все. Партизаны, четники, немцы, болгары – все. Он местный национальный герой.

– Передайте-ка мне вина, – потребовал Андреа.

– Вам лучше послушать, – резко бросил Нойфельд. – Вукалович командует партизанской группировкой, по численности почти дивизией, которая вот уже около трех месяцев блокирована в излучине Неретвы. Вукалович безумен, как и его подчиненные. У них совершенно нет укрытий. Им не хватает оружия, практически не осталось боеприпасов, и у них вот-вот начнется голод. Армия одета буквально в лохмотья. С ними практически покончено.

– Почему же они не отступают? – спросил Мэллори.

– Отступление невозможно. На восток им не дает уйти глубокое ущелье. А на севере и западе – непроходимые горы. Единственный возможный путь – на юг, через мост на Неретве. Но там их стерегут две наши бронетанковые дивизии.

– И никаких горных проходов? – продолжил расспрашивать командир коммандос. – Или перевалов?

– Есть два. Блокированы нашими отборными частями.

– Почему же тогда они не сдаются? – рассудительно вопросил Мэллори. – Неужто им неизвестны законы войны?

– Я же говорю, они безумны, – ответил Нойфельд. – Совершенно безумны.

В это самое время Вукалович и его партизаны как раз демонстрировали другим немцам, сколь далеко зашло их безумие.

Западный проход представлял собой узкое, извилистое и усеянное булыжниками ущелье с отвесными стенами, и это был единственный способ преодолеть непроходимые горы, запирающие Зеницу-Клеть с востока. Вот уже три месяца немецкие пехотные подразделения, недавно значительно усиленные опытными горными соединениями, пытались пробиться через проход – и все три месяца их атаки яростно отражались. Однако немцы и не думали прекращать попыток завладеть ущельем, и в эту ночь, выдавшуюся особенно холодной, когда из-за облаков периодически появлялась луна и то и дело начинал валить снег, они предприняли очередное наступление.