Пушки острова Наварон

– Могу и требую. – Нойфельд угрюмо посмотрел на Мэллори и пятерых его товарищей. – Видите ли, мне совершенно плевать на наркокурьеров и толкачей.

– А вот мне сдается, что в определенных кругах ваше мнение немногого будет стоить, – парировал Мэллори.

– Что вы имеете в виду?

– Руководителю отделения абвера у фельдмаршала Кессельринга ваша затея определенно придется не по вкусу.

– Если вы не вернетесь, то никто и не узнает. А вернетесь… – Гауптман улыбнулся и указал на свой Железный крест. – Возможно, я получу к нему дубовые листья[20].

– Приятный тип, не правда ли? – ни к кому, в частности, не обращаясь, пробурчал Миллер.

– Идемте. – Нойфельд встал из-за стола. – Петар?

Слепой музыкант кивнул, перекинул гитару на плечо и с помощью сестры поднялся на ноги.

– А они-то зачем? – удивился Мэллори.

– Проводники.

– Вот эти двое?

– Ну, сами-то вы вряд ли найдете дорогу, так ведь? – рассудительно заметил гауптман. – Петар и его сестра… Точнее, его сестра Боснию знает даже лучше местных лисиц.

– А разве партизаны… – начал было Мэллори, но Нойфельд перебил его:

– Вы не знаете Боснии. Эти двое ходят где хотят, и никому из местных не хватит духу дать им от ворот поворот. Боснийцы считают – и не без оснований, черт побери, – что брат и сестра прокляты и могут их сглазить. Здесь живут суевериями, капитан Мэллори.

– Но… Но откуда им знать, куда нас вести?

– Разберутся. – Гауптман кивнул Дрошному, и тот что-то быстро сказал Марии на сербохорватском, а она, в свою очередь, заговорила с Петаром, который отозвался неописуемыми гортанными звуками.

– Странный язык, – прокомментировал Миллер.

– У него дефект речи, – холодно пояснил Нойфельд. – Врожденный. Говорить он не может, зато умеет петь. Такое встречается. Так что неудивительно, что их считают прóклятыми. – Он повернулся к Мэллори. – Подождите со своими людьми снаружи.

Командир коммандос махнул рукой товарищам на выход. Нойфельд, успел заметить Мэллори, тут же принялся что-то тихо втолковывать Дрошному, и тот кивнул и подозвал одного из своих четников, которого затем отправил с каким-то поручением. Оказавшись снаружи, английский капитан отвел Андреа в сторонку и неслышно для других зашептал ему на ухо, на что грек кивком выразил согласие.

Через минуту из лачуги вышли Нойфельд и Дрошный, а за ними и Мария, ведшая Петара за руку, и все четверо направились к отряду Мэллори. Тут от группы коммандос как бы ненароком отделился Андреа со своей неизменной вредоносной сигарой, остановился перед изумленным немцем и дерзко выпустил дым прямо ему в лицо.

– Мне плевать на тебя с высочайших гор Боснии, гауптман Нойфельд, – провозгласил грек. Затем уставился на Дрошного. – И на этого торговца ножами тоже.

Лицо немецкого капитана разом потемнело от гнева, однако он быстро взял себя в руки и сдержанно отозвался:

– Да мне безразлично, что ты обо мне думаешь. – Затем он кивком указал на командира четников. – Но вот вставать на пути у капитана Дрошного не советую, дружище. Он босниец, и притом гордый босниец. А по части ножей ему и вовсе нет равных на всех Балканах.

– Нет равных… – Андреа расхохотался и выпустил дым в лицо Дрошному. – Этому точильщику из комической оперы[21].

Четник так и опешил – впрочем, лишь на мгновение. Он оскалил зубы так, что ему позавидовал бы любой боснийский волк, выхватил из-за пояса зловеще изогнутый нож и бросился на Андреа, нанеся клинком удар сбоку вверх. Однако грека, чья расчетливость уступала лишь невероятной скорости, с которой он был способен перемещать громаду собственного тела, на том месте уже и след простыл – но вот рука его осталась, которая и обхватила направленное вверх запястье Дрошного. Почти тут же оба верзилы повалились на землю и принялись кататься по снегу в борьбе за нож.

Драка вспыхнула – практически на пустом месте – столь неожиданно и мгновенно набрала столь немыслимую скорость, что несколько секунд никто из окружающих даже не шелохнулся. Три молодых сержанта, Нойфельд и четники только и выказывали что полнейшее изумление. Мэллори, оказавшийся рядом с такой же потрясенной девушкой, задумчиво потирал подбородок, в то время как Миллер, не без некоторого изящества стряхивая пепел с сигареты, взирал на разыгрывающуюся сцену с чем-то вроде пресыщенного интереса.

Наконец практически одновременно Рейнольдс, Гроувс и два четника бросились к катающейся по земле паре и попытались разнять их, однако успеха смогли добиться лишь по присоединении к миротворческой миссии Сондерса и Нойфельда. Дрошного и Андреа поставили на ноги – первого с перекошенным от ненависти лицом, второго как ни в чем не бывало принявшегося докуривать сигару, которую он каким-то образом ухитрился подобрать после разъединения с противником.

– Да ты совсем больной, что ли? – заорал Рейнольдс на Андреа. – Ты хоть что-нибудь вообще соображаешь? Гребаный психопат! Теперь мы все покойники.

– Такой исход меня нисколько не удивил бы, – задумчиво произнес гауптман. – Идемте. Хватит глупостей.