Пушки острова Наварон

Два коммандос обменялись понимающими взглядами, однако от комментариев воздержались и на этот раз. Они оттащили тела чуть в сторону от тропинки и бросили под кустарником. Андреа подобрал сухую ветку и замел следы волочения по снегу, равно как и признаки схватки у основания сосны. В течение часа, как подсказывал ему опыт, оставленные веткой разводы совершенно исчезнут под свежим слоем снега. Грек подобрал сигару и отшвырнул импровизированную метелку подальше в лес. Не оглядываясь, два товарища принялись карабкаться вверх по склону.

Впрочем, даже если бы они и потрудились кинуть взгляд назад, едва ли смогли бы заметить лицо, выглядывающее из-за сосны ниже по склону. Дрошный оказался на изгибе тропинки как раз в тот момент, когда Андреа покончил с уборкой и вышвырнул ветку, однако смысл действий грека, естественно, пока был ему непонятен.

Когда Андреа и Миллер исчезли из виду, командир четников на всякий случай выждал еще пару минут и только потом поспешил вверх по тропе. Выражение на его смуглой бандитской физиономии отражало охватившие его в равной степени замешательство и подозрение. Дрошный добрался до места недавней засады, быстро обследовал его и затем двинулся по выметенной полосе в сторону кустарника, и замешательство на его лице постепенно полностью уступило место подозрению, которое, в свою очередь, переросло в абсолютную уверенность.

Он раздвинул кусты и уставился на двух четников, уже наполовину погребенных в заснеженном овражке в тех безвольных неестественных позах, что присущи лишь мертвецам. Пару мгновений спустя Дрошный выпрямился, развернулся и устремил взгляд в направлении, в котором удалились двое коммандос, и физиономия его в тот момент являла собой отнюдь не лицеприятное зрелище.

Андреа и Миллер быстро поднялись по склону. Перед одним из бесчисленных изгибов тропинки до них донеслись звуки тихой игры на гитаре, необычайно смягченные по тону падающим снегом. Андреа замедлил шаг, отбросил сигару, скрючился и схватился за ребра. Миллер участливо взял его под руку.

Метрах в тридцати показалась основная часть отряда, которая тоже замедлилась, поскольку глубокие сугробы и возросшая крутизна склона уже не позволяли идти быстро. Рейнольдс оглянулся – сержант вообще слишком уж часто бросал взгляд назад, его явно не отпускала тревога, – заметил Андреа и Миллера и позвал Мэллори, который тут же остановил отряд, чтобы подождать нагоняющих товарищей.

Капитан с тревогой посмотрел на Андреа:

– Хуже?

– Сколько еще идти? – прохрипел грек.

– Километра полтора, не больше.

Андреа ничего не ответил, а просто стоял, тяжело дыша и всем своим разбитым видом давая понять, что больному человеку вроде него перспектива длительного подъема по сугробам радости не доставляет. Сондерс, и без того уже нагруженный двумя рюкзаками, осторожно подошел к Андреа и начал:

– Знаешь, будет лучше, если…

– Знаю-знаю. – Грек вымученно улыбнулся, снял автомат и протянул радисту. – Спасибо, сынок.

Петар по-прежнему тихонько перебирал струны гитары, и в темном сосновом лесу, словно погруженном в некий морок, в его музыке проскальзывали неописуемые потусторонние нотки. Миллер окинул слепца взглядом и спросил у Мэллори:

– На ходу-то зачем играть?

– Так понимаю, пароль Петара.

– Как Нойфельд и сказал? Никто не тронет нашего поющего четника?

– Вроде того.

Отряд двинулся дальше. Мэллори пропустил остальных вперед и теперь вместе с Андреа замыкал шествие. Он вопросительно посмотрел на товарища, не забывая выражать на лице мягкое участие к его страданиям. Грек в ответ едва заметно кивнул, и командир отвел взгляд.

Через пятнадцать минут отряд вынужден был остановиться, поскольку оказался под прицелом автоматов трех человек, словно бы материализовавшихся из воздуха, – они появились столь внезапно, что даже Андреа вряд ли успел бы среагировать, будь он, конечно же, вооружен. Рейнольдс метнул на Мэллори встревоженный взгляд, но тот улыбнулся и покачал головой.

– Все в порядке. Это партизаны. Видите, красные звезды на пилотках. Всего лишь застава на одной из главных тропинок.

Так и оказалось. Мария что-то сказала одному из солдат, и тот кивнул и двинулся вверх по тропе, жестом позвав отряд за собой. Двое других партизан остались позади, причем оба перекрестились, стоило Петару вновь тихонько забренчать на гитаре. Мэллори мысленно признал, что Нойфельд отнюдь не преувеличивал степень благоговения и страха, испытываемых к слепому певцу и его сестре.

Менее чем через десять минут они прибыли в партизанский лагерь, внешним видом и выбором месторасположения необычайно похожий на базу гауптмана Нойфельда: такой же неровный круг грубо сколоченных избушек, возведенных на дне такой же «ямы» – как здесь называли котловину, – в окружении подобных же гигантских сосен. Проводник что-то сказал Марии, и она холодно обратилась к Мэллори, ясно давая понять своей презрительной гримасой, насколько ей претит разговаривать с ним:

– Мы идем в гостевой дом. Ты доложишь командиру. Этот солдат отведет тебя.