Сондерс вышел. Гроувс уселся за стол и устало положил голову на руки. Рейнольдс так и остался стоять возле окна и теперь наблюдал, как радист пересек территорию лагеря и вошел в темную избушку. Вскоре окошко озарилось светом: Сондерс зажег лампу.
Затем внимание Рейнольдса привлек вспыхнувший прямоугольник света на другой стороне лагеря. То открылась дверь избы майора Брозника, и на ее пороге очертилась фигура Мэллори с каким-то, насколько сержант мог разглядеть, листком бумаги в руке. Затем дверь закрылась, и командир коммандос направился в сторону радиоточки.
Вдруг Рейнольдс настороженно замер. Не прошел Мэллори и десятка шагов, как из тени от одной из лачуг выступила темная фигура и встала на пути английского капитана. Рука сержанта машинально дернулась к «люгеру» на поясе, но затем медленно вернулась в прежнее положение. Даже если грядущая стычка чем-то и грозила Мэллори, определенно жизнь его опасности не подвергалась, поскольку Мария, как уже понял Рейнольдс, оружия с собой не носила. Именно она и предстала перед капитаном, после чего между ними завязался душевный, как это виделось со стороны, разговор.
Сбитый с толку Рейнольдс так и прильнул к окну и на протяжении почти двух минут взирал на потрясающее представление, разыгрываемое девушкой – той самой, которая совсем недавно со злобой залепила Мэллори пощечину и впоследствии не упускала ни единой возможности продемонстрировать враждебность на грани ненависти, но которая теперь разговаривала с английским капитаном не только оживленно, но и, несомненно, весьма дружелюбно. Подобный невероятный поворот событий своей непостижимостью вверг морпеха в эдакий транс, однако чары с него как рукой сняло, когда в ответ на излияния девушки Мэллори успокаивающе приобнял ее за плечи и погладил – то ли утешительно, то ли ласково, а может, и то и другое вместе, но в любом случае ее это нисколько не возмутило. Все это было совершенно непонятно, однако единственное напрашивающееся объяснение представлялось неумолимо зловещим. Рейнольдс резко развернулся и молча, но настойчиво поманил Гроувса к окну. Тот быстро поднялся, подошел к товарищу и выглянул наружу, но к тому времени Марии уже и след простыл, и Гроувс увидел только двигающегося в одиночестве через лагерь Мэллори с бумагой в руке. Штурман вопросительно глянул на Рейнольдса.
– Они были вместе, – зашептал тот. – Мэллори и Мария. Я видел их! Они разговаривали!
– Что? Ты уверен?
– Да чтоб мне провалиться! Видел, как тебя сейчас. И он даже обнимал… А ну-ка, отойдем от окна – Мария возвращается.
Неспешно, чтобы Андреа и Миллер ничего не заподозрили, морпехи развернулись и с беспечным видом уселись за стол. Через пару секунд явилась Мария. Ни на кого не глядя и ни с кем не заговаривая, она устроилась у очага возле Петара и взяла его за руку. Очень скоро пришел и Мэллори и сел на матрасе рядом с Андреа, который тут же вытащил изо рта сигару и вопросительно уставился на командира. Капитан как бы между прочим проверил, не наблюдают ли за ним, и затем кивнул. Грек вернулся к созерцанию сигары.
Рейнольдс неуверенно посмотрел на Гроувса, после чего обратился к Мэллори:
– Не выставить ли нам часового, сэр?
– Часового? – удивился тот. – Это еще зачем? Мы же в партизанском лагере, сержант. Среди друзей. Да и, как ты сам мог убедиться, охрана у них превосходная.
– Никогда не знаешь…
– А я знаю. Лучше поспи немного.
Однако Рейнольдс и не думал сдаваться:
– Сондерс там совсем один. И мне не по душе…
– Ему надо зашифровать и отправить одно коротенькое сообщение для меня. Через пару минут он вернется.
– Но…
– Заткнись, – вмешался Андреа. – Ты слышал, что сказал капитан?
Морским пехотинцем, однако, уже всецело овладели уныние и тревога, и последняя не замедлила вылиться во вспышку гнева.
– Заткнуться? Да с какой стати? Приказы не ты здесь отдаешь. И раз уж мы взялись указывать друг другу, что делать, не мог бы ты затушить свою чертову вонючую сигару?
Миллер вяло опустил поэтический сборник:
– Всецело согласен, мой юный друг, насчет чертовой сигары. Но не забывай, что ты разговариваешь со старшим по званию – армейским полковником.
После сей краткой отповеди капрал вновь погрузился в чтение. Несколько мгновений морпехи ошарашенно таращились друг на друга, потом Рейнольдс встал и обратился к Андреа:
– Я очень сожалею, сэр. Я… Я даже не представлял…
Грек великодушным жестом остановил излияния морпеха и возобновил свою литургию с сигарой. На какое-то время в избушке воцарилась тишина. Мария неподвижно сидела возле очага, положив голову Петару на плечо, и как будто спала. Миллер покачал головой в восхищении перед неким особенно выдающимся пассажем, вдохновленным поэтической музой, неохотно закрыл книжку и завернулся в спальный мешок. Андреа затушил сигару и последовал его примеру. Мэллори уже спал. Гроувс тоже лег, а Рейнольдс так и остался за столом, опустив голову на руки. Минут на пять он забылся тревожным сном, затем выпрямился как от толчка, посмотрел на часы и метнулся к Мэллори, принявшись трясти его за плечо. Тот пошевелился.