Пушки острова Наварон

В подтверждение сказанного проводник поманил Мэллори, и английский капитан последовал за партизаном через лагерь в довольно большую и щедро залитую светом избу. Проводник постучался, открыл дверь и жестом велел Мэллори заходить, после чего вошел и сам.

Партизанский командир оказался высоким, худощавым и смуглым мужчиной со столь характерным для боснийских горцев аристократичным лицом с орлиным носом. Улыбаясь, он вышел навстречу Мэллори с протянутой рукой.

– Майор Брозник, к вашим услугам. Сейчас, конечно, поздно, но, как видите, мы все еще бодрствуем. Вообще-то, я ожидал вас пораньше.

– Не понимаю, о чем вы говорите.

– Не понимаете… Но вы ведь капитан Мэллори, не так ли?

– Никогда не слышал о таком.

Капитан пристально посмотрел на Брозника, покосился на проводника и снова уставился на партизанского командира. Тот на мгновение нахмурился, но затем лицо его прояснилось. Он что-то сказал проводнику, и партизан покинул избу. Тогда Мэллори протянул руку.

– Капитан Мэллори, к вашим услугам. Прошу прощения, майор Брозник, но я настаиваю на разговоре наедине.

– Никому не доверяете? Даже в моем лагере?

– Никому.

– И даже своим людям?

– Не доверяю, чтобы не допускать ошибок. И себе не доверяю, чтобы не допускать ошибок. И вам не доверяю по той же причине.

– Продолжайте. – Тон Брозника был таким же холодным, как и его глаза.

– Пропадали ли у вас два человека, один с рыжей бородой, другой с черной, первый еще косит на один глаз и имеет шрам от рта до подбородка?

– Что вам о них известно? – Партизанский командир подался вперед.

– Значит, вы их знали?

Брозник кивнул и медленно проговорил:

– Они пропали в ходе операции. В прошлом месяце.

– Их тела обнаружили?

– Нет.

– И не обнаружили бы. Они дезертировали – переметнулись к четникам.

– Но они и были четниками, перешедшими на нашу сторону!

– Значит, их обратили назад. Этой ночью они следили за нами по приказу капитана Дрошного. Мои люди убили их.

– Ваши люди… убили их?

– Задумайтесь вот о чем, майор, – утомленно проговорил Мэллори. – Если бы они прибыли в ваш лагерь – а именно это они, несомненно, и намеревались проделать через какое-то время после нашего появления, – мы бы их не узнали, а вы бы радушно приняли назад как сбежавших пленных. И тогда они сообщали бы врагу о каждом нашем движении. И даже если бы мы их разоблачили и вы приняли меры, под вашим началом, возможно, имеются и другие четники, которые поставили бы в известность своих хозяев об участи их цепных псов. Поэтому-то мы без шума избавились от них вдали отсюда, а потом спрятали тела.

– В моем отряде нет четников, капитан Мэллори.

– Майор, нужно быть очень толковым пастухом, – сухо ответил командир коммандос, – чтобы разглядеть с краю отары две паршивых овцы и оставаться уверенным, будто от них не запаршивели и другие. Да быть такого никогда не может. – Мэллори улыбнулся, чтобы сгладить возможное оскорбление в словах, и живо продолжил: – А теперь к делу, майор. Гауптману Нойфельду требуется кое-какая информация.

Сказать, что гостевой дом едва ли заслуживал столь радушного названия, было бы все равно что ничего не сказать. В качестве крова для менее привередливых одомашненных животных он худо-бедно, пожалуй, еще и сошел бы, но вот для человеческого пристанища на ночь в нем вопиюще отсутствовало то, что нынешнее избалованное европейское общество расценивает в качестве минимальных жизненных благ для цивилизованного образа жизни. Впрочем, даже спартанцы и древние греки сочли бы сию халупу оскорблением человеческого достоинства. Шаткий стол на козлах, скамья, тлеющий очаг да в избытке плотно утрамбованный земляной пол. В общем, пожелание чувствовать себя как дома в данном строении прозвучало бы сущим оскорблением.

Шестеро из отряда расположились в лачуге сообразно собственным надобностям и пожеланиям: трое так и остались стоять, один уселся, а двое растянулись на бугорчатом полу. Петар, впервые оказавшись без сестры, сидел на полу, сжимая гитару и незряче уставившись в угасающие угли. Андреа, с полнейшей непринужденностью вытянувшись в спальном мешке, мирно попыхивал сигарой, своей вредоносностью, судя по непрестанно бросаемым в его направлении страдающим взглядам, явно превосходящей обычные образчики табачной промышленности. Миллер тоже улегся и погрузился в чтение томика стихов – во всяком случае, так представлялось со стороны. Одолеваемые бессонницей Рейнольдс и Гроувс праздно стояли возле единственного окошка и отрешенно таращились на залитый тусклым светом лагерь, однако они обернулись, когда Сондерс достал из футляра радиопередатчик и направился к двери.

– Спокойной ночи, – не без некоторой горечи в голосе бросил радист.

– Спокойной ночи? – удивился Рейнольдс. – А куда это ты направляешься?

– На той стороне лагеря радиоточка. Надо отправить сообщение в Термоли. Не хочу мешать вашим сладким снам, пока буду отстукивать ключом.