Пушки острова Наварон

Променад он совершал не в одиночестве. В бессчетных перемещениях вперед-назад едва ли не в ногу с Йенсеном вышагивал дюжий седовласый офицер в форме генерал-лейтенанта английской армии, выражение лица которого представляло собой точную реплику йенсеновского. Когда они в очередной раз достигли дальнего конца зала, генерал остановился и бросил вопросительный взгляд на сержанта в наушниках перед огромным радиопередатчиком «Ар-си-эй». Тот медленно покачал головой. Офицеры возобновили расхаживания.

Внезапно генерал произнес:

– Время на исходе. Йенсен, вы понимаете, что начатое крупное наступление остановить невозможно?

– Понимаю, – утомленно отозвался тот. – Какие последние сообщения от разведки, сэр?

– Уж в них-то недостатка нет, вот только одному богу известно, что все они означают, – не без горечи проговорил генерал. – Вдоль всей линии Густава наблюдается повышенная активность, затрагивающая, насколько мы себе представляем, две бронетанковые дивизии, германскую и австрийскую пехотные дивизии и два егерских батальона – их отборные горные части. Немцы не готовятся к наступлению, в этом сомнений не возникает. Во-первых, из областей передислокации их войск таковое начать попросту невозможно, а во-вторых, если бы наступление и вправду планировалось, уж они бы точно старались сохранять подготовку в секрете.

– Если не планируется наступление, о чем же тогда свидетельствует вся эта активность?

– Согласно анализу, немцы готовятся к стремительному выводу войск. Согласно анализу! Вот только меня беспокоит, что все эти чертовы дивизии так и остаются на линии Густава. Йенсен, что пошло не так?

Кэптен беспомощно пожал плечами:

– Мы условились о сеансах радиосвязи каждые два часа начиная с четырех утра…

– И до сих пор никаких попыток выйти на связь.

На это Йенсен ничего не ответил. Генерал окинул его изучающим взглядом.

– Вы говорили, лучшие в Южной Европе.

– Да, именно так.

Невысказанное генералом сомнение в квалификации агентов Йенсена, отобранных для проведения операции «10 баллов», весьма и весьма окрепло бы, окажись он в тот момент с этими самыми агентами в гостевом доме лагеря гауптмана Нойфельда в Боснии. Коммандос не демонстрировали и толики того единства, понимания и безоговорочного взаимодоверия, кои можно было бы ожидать от отряда агентов, считающихся лучшими в своем деле. Как раз наоборот, в помещении царила едва ли не осязаемая атмосфера подозрения и недоверия, неизбежно конденсирующаяся в виде напряженности и озлобленности. В стычке с Мэллори Рейнольдс с трудом сдерживал гнев.

– Я хочу узнать немедленно! – практически срывался он на крик.

– Рот прикрой, – резко бросил Андреа.

– Я хочу узнать немедленно, – повторил сержант, на этот раз чуть громче шепота, что отнюдь не убавило настоятельности в его тоне.

– Узнаешь, когда придет время. – Как обычно, голос Мэллори звучал спокойно и бесстрастно, без малейшего намека на горячность. – И не раньше. Чего не знаешь, того и не расскажешь.

Рейнольдс сжал кулаки и шагнул вперед.

– Уж не намек ли это на…

Все с тем же самообладанием командир коммандос перебил его:

– Никакого намека в моих словах нет. Сержант, тогда в Термоли я все-таки был прав. Ты ничуть не лучше взведенной часовой бомбы.

– Возможно. – Ярость Рейнольдса приобрела совершенно неуправляемый характер. – Но в бомбе, по крайней мере, есть хоть какая-то честность.

– Ну-ка повтори, – спокойно произнес грек.

– Что?

– Повтори.

– Послушай, Андреа…

– Полковник Ставрос, сынок.

– Сэр.

– Только повтори, и я гарантирую тебе минимум пять лет за неподчинение офицеру в боевых условиях.

– Так точно, сэр. – Физическое усилие Рейнольдса взять себя в руки было очевидно всем присутствующим. – Но почему его планы на сегодняшний день мы знать не можем, а вот намерение убраться с этого Ивеничи сегодня вечером – пожалуйста?

– Потому что немцы могут сорвать наши планы, – терпеливо разъяснил Андреа. – Если пронюхают про них. Если кто-нибудь из нас расколется под пытками. А вот Ивеничи в руках партизан, и тут уж немцы ничего поделать не могут.

Тут Миллер мирно перевел тему, обратившись к командиру:

– По твоим словам, высота плато две тысячи метров. Да там снегу небось по пояс. Ну и как, черт побери, в таких условиях можно расчистить полосу?

– Не знаю, – уклончиво ответил Мэллори. – Полагаю, кто-нибудь что-нибудь придумает.

И на высоте две тысячи метров, на плато Ивеничи, кое-кто действительно кое-что придумал.