Пушки острова Наварон

Данная местность представляла собой сущую белую пустыню. Бесплодную пустыню, открытую всем завывающим ветрам, бóльшую часть года ужасающе холодную и абсолютно враждебную человеческой жизни – присутствие людей в этих краях было попросту немыслимым. На западе плато ограничивалось скалистым обрывом высотой в сто пятьдесят метров – местами строго вертикальным, местами ощерившимся обвалами и щелями. По всей его протяженности нависали бесчисленные замерзшие водопады, а кое-где торчали шеренги сосен, невероятным образом прижившихся на невероятно узких выступах, и замороженные ветви деревьев прогибались под обледеневшим снегом все шесть долгих месяцев. На востоке же границей плато Ивеничи служила резко очерченная линия верха другой скалистой пропасти, перпендикулярно спускающейся к долинам внизу.

Сейчас плато выглядело как гладкая, абсолютно ровная снежная ширь без единого следа, и на высоте двух тысяч метров в лучах сияющего солнца снег ослепительно сверкал, словно бы норовя выжечь глаза любому наблюдателю. В длину снежная пустыня не достигала и километра, ширина же ее нигде не превышала ста метров. На южной оконечности плато резко повышалось и в итоге сливалось с обрывом, который здесь постепенно сходил на нет.

На этом возвышении стояли две белые палатки – одна маленькая, другая большая, шатровая. Возле маленькой палатки разговаривали два человека. Мужчина постарше и повыше, в плотной шинели и дымчатых очках, являлся полковником Висом, командиром Сараевской партизанской бригады. Второй, помоложе и более худой, был его адъютантом, капитаном Влановичем. Оба взирали на раскинувшееся под ними плато.

– Наверняка это можно сделать как-то проще, товарищ полковник, – уныло заметил капитан Вланович.

– Не сомневаюсь, Борис, но сделаем уж так. – Статность и голос полковника Виса выражали безмерное спокойствие и компетентность. – Спорить не стану, сынок, бульдозеры пришлись бы весьма кстати. Как и снегоочистители. Но, согласись, от водителей потребуется невероятное мастерство, чтобы заехать сюда по вертикальным обрывам. Да и потом, для чего же еще нужна армия, если не для марша?

– Так точно, товарищ полковник, – покорно, но не без сомнения в голосе отозвался Вланович. Оба воззрились на северный отрезок плато.

Вдали за плато в северном направлении в безоблачном и размытом светло-голубом небе словно бы парили десятка два горных пиков, частью темных, зазубренных и мрачных, частью скругленных, увенчанных снежной шапкой и розоватых. И от такого зрелища просто дух захватывало.

Но еще более захватывающим представлялось действо, разворачивающееся непосредственно на плато, где по девственному снегу черепашьим шагом двигалась сплошная фаланга целой тысячи солдат, примерно половина которых была облачена в желтовато-серую форму югославской армии, остальные – в пестрое одеяние униформ других стран.

Ширина фаланги составляла пятьдесят человек, длина же всего двадцать. Пятьдесят сцепившихся под руки человек каждой шеренги, подавшись корпусом вперед, мучительно медленно и с трудом продирались по снегу. Скорость строя нисколько не вызывала удивления, поскольку передовая линия мужчин пропахивала путь через сугроб до пояса, и на их лицах уже появлялись первые признаки переутомления. Труд их воистину был убийственно тяжел: на такой высоте, где пульс учащается чуть ли не вдвое, приходилось напрягаться ради каждого вздоха, и лишь мучительная боль в налитых свинцом ногах убеждала солдата, что конечности по-прежнему являются частью его тела.

Однако в строю шествовали не только мужчины. После пяти первых шеренг женщин и девушек в остальной фаланге трудилось почти столько же, сколько и мужчин. Впрочем, все проходчики были столь плотно закутаны от мороза и пронизывающего ветра этих высот, что отличить мужчину от женщины практически не представлялось возможным. А последние две шеренги и вовсе полностью состояли из партизанок – но даже они утопали в снегу по колено, что лишь подчеркивало убийственную тяжесть остающейся впереди работы.

Зрелище действительно было фантастическим, но отнюдь не уникальным для военной Югославии. Аэродромы низин, сплошь пребывавших под пятой бронетанковых дивизий вермахта, надолго оказались вне пределов досягаемости для югославов, и именно подобным образом партизаны и вытаптывали в горах взлетно-посадочные полосы для собственных нужд. При таком глубоком снеге и в областях, совершенно недоступных для мощной техники, других возможностей для этого попросту не существовало.

Наконец полковник Вис отвел взгляд и обратился к капитану Влановичу:

– Ладно, Борис, ты же здесь не для занятий горнолыжным спортом. Займись-ка, сынок, организацией горячего питания. Сегодня мы израсходуем недельный рацион.

– Слушаюсь, товарищ полковник. – Вдруг Вланович задрал голову, а затем сдернул шапку-ушанку, чтобы лучше расслышать донесшийся грохот далеких взрывов где-то на севере. – А это еще что такое?

– Звук в нашем югославском чистом горном воздухе разносится очень далеко, не правда ли? – задумчиво проговорил Вис.

– Не понимаю, товарищ полковник…