Революция

Вилья не пожелал присутствовать при казни, и Мартин подумал, что, как ни ярился Северный Кентавр, а все же ему не хватило духу смотреть, как умирает старый товарищ по разбойным делам. Генерал, не оборачиваясь, ушел прочь большими шагами, меж тем как перед стеной, у которой стоял осужденный, шесть человек выстроились в шеренгу и взяли карабины «к ноге».

Мартин отметил, что Сармьенто сохранял прежнее спокойствие. Ему не скрутили руки за спиной, не завязали глаза, в пальцах он по-прежнему держал толстый дымящийся окурок сигары с наросшим столбиком пепла и внешне был совершенно безразличен к тому, что его ожидало. Когда к нему подошел попрощаться Хеновево Гарса, индеец всего лишь попросил у него шляпу: солнце, мол, бьет в лицо.

– А глаза жмурить не хочу, – прибавил он холодно, – чтоб не подумали того, чего нет.

Хеновево Гарса был очень серьезен, и даже смуглое лицо его будто выцвело. Десять лет кряду они с осужденным были знакомы и вместе воевали. Не любили друг друга, но все же их связывали общее прошлое, перенесенные опасности и Панчо Вилья. И поэтому майор переживал не лучшие минуты своей жизни.

– Последнее желание есть?

Сармьенто перевел глаза, устремленные куда-то в пространство, на Гарсу. Медленно поднес сигару ко рту, вдохнул и выпустил дым.

– Два. Во-первых, пусть в лицо не стреляют.

– Исполним, – успокоил его майор.

– И во-вторых, скажи Панчо Вилье, что он распоследняя сука.

– Передам от твоего имени.

Индеец удовлетворенно кивнул:

– Ну, тогда давай кончать, а то уже поздно. Повезет – поспею на тот свет до закрытия кабаков.

Гарса отступил на несколько шагов и отдал приказ. Шесть стволов нацелились в человека у стены. Сармьенто, сунув одну руку в карман брюк, а в другой держа сигару, в последний раз набрал дыму, потом отвел сигару ото рта и взглянул на столбик плотного пепла – почти семь сантиметров длины. С той минуты, как индеец раскурил ее, рука его не дрогнула ни разу и ни на миг. И, словно только сейчас заметив это, он улыбнулся – впервые за все то время, что Мартин знал его, – улыбнулся нагло, зло и почти весело. И улыбкой этой будто говорил, что ни в чем не раскаивается и, если бы можно было, сделал бы все то же и так же, и еще не раз.

– Целься! – скомандовал Гарса, доставая револьвер на тот случай, если придется добивать.

Сдвинув шляпу на глаза, кривя губы прежней улыбкой, Сармьенто, словно бы в насмешливом приветствии наведенным на него стволам, поднял руку с зажатой меж пальцев сигарой. А потом легким движением указательного пальца стряхнул пепел за миг до того, как раздался залп.

Долгая ночь полнилась неразберихой, мелкими стычками, передвижениями войск в темноте. Драгуны Дуранго без отдыха прощупывали оборону противника, искали проходы между каналами, куда можно было бы подтащить и перекинуть мостки, чтобы пехота на рассвете атаковала врага. На рассвете эскадрон, спешившись, ждал приказа за низким откосом оросительного канала, к востоку от асьенды Креспо, неподалеку от шоссе и железной дороги. Лошадям задали корму, а всадники уже без малого сутки пробавлялись тем, что у каждого было – или оставалось – в седельных сумах.

Стреножив лошадь и повесив ей на шею торбу с маисом, Мартин повалился на землю. Укрылся своей накидкой, голову положил на камень, лицо закрыл шляпой, чтобы спастись от ночной сырости, которая особенно чувствовалась вблизи канала. Все тело ныло и ломило после долгой езды накануне, так что он даже не пытался уснуть. А потому он просто хотел дать телу покой, как и большинство его товарищей, бесформенными кулями лежавших вокруг под темным небом – на востоке, возле Селайи и позиций противника, оно уже начинало светлеть. Хеновево Гарса еще ночью уехал получать инструкции от Вильи и до сих пор не вернулся. Часы он увез с собой, так что Мартин время от времени приподнимал шляпу и поглядывал на небо. По расположению звезд и по слабому синеватому свечению на востоке он прикинул, что было часов пять.

Перекатывающийся грохот заставил его вскинуть голову. Гремело где-то близко. Это открыла огонь артиллерия Панчо, и в отдалении стали рваться ее снаряды. Мартин, как и другие, поднялся на ноги, влез по откосу, увидел вспышки орудийных выстрелов и – спустя мгновение, примерно в километре – взметнувшиеся к небу столбы пламени. По всей линии фронта, полукругом охватывавшей западную окраину Селайи, залпы шести батарей возвестили пришествие утра.

– Вон они идут, – сказал кто-то. – Пулеметы бьют.

Во тьме внезапно обнаружилась темная подвижная масса пехоты, пересекающая канал в ста метрах ниже. Мартин различал голоса командиров, металлический лязг винтовок и штыков, плеск – вильисты шли по пояс в воде. Канонада не смолкала, вспышки высвечивали силуэты людей и лошадей. Яркие искры долго не гасли и, сливаясь в один нескончаемый высверк, похожий на огромный рой светлячков, проносились по всей линии фронта: передовые цепи вступили в бой.

Когда Мартин спустился с откоса, Хеновево Гарса был уже тут и подзывал к себе его и других офицеров. Инженер вступил в круг, образованный темными силуэтами без лиц.