Революция

– У нее и в самом деле много от индианки. От матери, чистокровной майя. – Перехватив взгляд Мартина, брошенный на даму в черном, он сказал: – Нет-нет, это ее тетка со стороны отца. Она носит траур по мужу, убитому в прошлом мае инсургентами… Мать Йунуэн умерла родами.

Он отпил глоток, задержав бокал у рта еще на миг, и показал на тех, кто окружал президента:

– А ее отец – вон тот высокий, светловолосый, который разговаривает сейчас с Мадеро и генералом Уэртой. Он ваш соотечественник, астуриец, хоть и давно обосновался здесь. Зовут его Антонио Ларедо. В молодости разбогател на экспорте в Испанию кожи, красного дерева и кедра. Сейчас он преуспевающий делец с большими деньгами и такими связями, что, когда отмечали Столетие[23], Порфирио Диас именно ему поручил иллюминировать Пасео-де-ла-Реформу.

– Вижу, вы прекрасно осведомлены, – удивился Мартин.

– Я близок к этому семейству. – Капитан переложил бокал в левую руку, а правую протянул инженеру. – Честь имею представиться – Хасинто Кордоба.

Мартин пожал тонкую, сухую, холодную ладонь.

– Рад познакомиться. Я…

– Да я знаю, кто вы. Испанский инженер, отличившийся под Сьюдад-Хуаресом.

Мартин слегка вздрогнул от неожиданности.

– Не удивляйтесь. Рауль Мадеро раструбил об этом на весь свет. Мосты через Браво и эшелон федералов. Так? Ваша слава бежит впереди вас.

– Не уверен, что это хорошо.

– Вы благоразумны, и мне это нравится. – Капитан метнул в него какой-то особый взгляд, быстрый и оценивающий. – Благоразумные живут дольше.

Чернота его глаз вдруг сделалась твердой как камень. Подстриженные усики подчеркнули неопределенность улыбки.

– Мне бы хотелось представить вас Йунуэн и ее тетушке, – добавил он так, словно размышлял вслух. – Не угодно ли сопроводить меня?

Он смотрел на Мартина как-то странно. Пристально и едва ли не с вызовом. Любезная улыбка, не вязавшаяся с неожиданно посуровевшим взглядом, таила в себе издевку. И от этого Мартин на миг замялся.

– Разумеется, – сказал он, справившись с собой. – Благодарю вас.

Они поставили бокалы на поднос, вовремя подсунутый официантом, и, как два шахматных слона – по диагонали пересекая расчерченный на клетки пол, – двинулись к каменному фонтану. Неожиданно Мартин, напрягшийся и настороженный, почувствовал нечто схожее с тем, что пережил, когда однажды утром услышал выстрелы и вышел из отеля в Сьюдад-Хуаресе. Он вступал на незнакомую и, может быть, опасную почву. И с этого момента ничто уже не будет таким, как прежде.

Он долго не мог заснуть в ту ночь. После Сьюдад-Хуареса такое происходило с ним часто: в голове теснились ощущения, звуки, яркие воспоминания. В этом не было ничего мучительного, печального или драматического. Но вселяло беспокойство. Мысли неслись в беспорядке, путались, сбивали с толку – и не давали уснуть. Он уже привык и усвоил, что нет иного и лучшего средства, чем замереть – спокойно положить голову на подушку, закрыть глаза и ждать, когда усталость возьмет свое. Или, как сегодня ночью, подняться, несколько раз обойти комнату, приблизиться к окну и взглянуть на пустынную улицу, потом надеть халат поверх пижамы и, запахивая его на груди, выйти на маленький балкон, на воздух, ночной и холодный, и смотреть, как электрический фонарь заливает желтоватым светом пространство между улицами 5 Мая и Платерос.

Не всегда вспоминалось далекое прошлое. Вперемежку с привычными лицами и картинами упорно приходили на память и удивительные глаза цвета голубого кварца. Глаза, восхитительно контрастировавшие с гладкой, отливавшей медью кожей прекрасного лица, в котором слились воедино черты настоящего и прошлого, напоминавшего о далеких предках. Нордические глаза на индейском лице девушки из «Жокей-клуба».

– Это какой-то физический феномен, вам не кажется? – сказал капитан Кордоба, когда они приближались к ней.

Определение было точное, и Мартин молча с ним согласился. Йунуэн Ларедо в самом деле являла собой дивный результат смешения рас. Капля испанской крови, добавленная к индейской красоте, сказалась только в этих прозрачно-светлых сияющих глазах. Едва уловимый, но при всей своей мимолетности все же заметный след иных краев, других кровей.

В «Доме с изразцами» Хасинто Кордоба, доказав, что он не только кажется человеком воспитанным, но и на самом деле таков, исполнил свое обещание. Когда они приблизились к группе гостей, среди которых стояла Йунуэн, он по всем правилам хорошего тона представил Мартина мексиканскому промышленнику с женой, секретарю испанского посольства по фамилии Тохейра и тетушке, донье Эулалии Ларедо, дородной астурийке, не имевшей с племянницей даже самого отдаленного сходства. Даже глаза у них были разного цвета. Громкоголосая и словоохотливая донья Эулалия говорила ярко и оживленно, в такт речам помахивая веером. Несколько месяцев назад революция застигла их с племянницей на севере страны, в гостях у родни, и до столицы они сумели добраться лишь после череды драматических перипетий.