Революция

Мартин, человек рациональный и по природе своей, и в силу профессиональной привычки, пытался упорядочить весь этот хаос, творившийся у него в голове, покуда разглядывал балконы и пустынные улицы, освещенные ущербной луной. Разумеется, у него уже были женщины. Как и другие юноши его возраста и положения, он в компании сокурсников по Школе горных инженеров несколько раз бывал в публичных домах, а в начале своей работы в концерне «Фигероа» посетил Париж, где обрел возможность ознакомиться с заведениями на площади Пигаль. И стало быть, имел элементарное представление о физической стороне любви, ни в малейшей степени не затрагивавшей сферу чувств. Но если раньше ему казалось, что одно с другим несовместимо, то за последние несколько часов все смешалось и перепуталось, вселяя непривычное беспокойство. До сих пор лишь однажды испытал он нечто подобное, и от этого воспоминания только нарастала его душевная сумятица и мучил стыд за то, что посмел сравнивать то и это. «То» проходило по категории продажной любви и случилось в Париже, когда молоденькая проститутка поднялась с кровати и, прежде чем одеться, подошла к зеркалу, вписавшись в прямоугольник света, лившегося из окна. Мартин, который еще дремал в постели, видел и со спины, и спереди, в зеркале, ее нежную и чувственную наготу, подчеркнутую собранными на затылке волосами и черными чулками, доходившими до верхней трети бедер, меж тем как девица кончиками пальцев скользила вдоль длинной изящной белой шеи, а потом протягивала руки вперед, будто потягиваясь и избавляясь и от следов шаблонного, привычного соития, и от мерзости жизни, которую вела. В этот миг Мартин подсознательно, но безошибочно почувствовал, что способен влюбиться в такую и что грань между плотским и идеальным может исчезнуть как по волшебству. И если возможно – не просто возможно, а и привычно – вожделение без любви, то возможна и любовь, которая заставляет плоть и чувство дополнять друг друга, сплавляет их воедино, открывает потаенную темную сторону некоторых мужчин и некоторых женщин. Переносит в неизведанные края, столь же разнородные, как и сама Мексика.

Вот о чем в смятении размышлял Мартин Гаррет в ту ночь, когда стоял у окна отеля «Гиллоу» и созерцал спящий город.

6

Встреча на Сокало

Мартин уже обжился в Мехико. Ему нравились пестрая уличная толчея, музыка шарманок, искры, летящие с трамвайных проводов, грохот автомобилей, мчавшихся по мостовой в обгон экипажей. Нравилось немыслимое смешение людей всех классов и сословий, заполнявших тротуары, соседство великолепных магазинов с убогими ларьками, европейских лиц и костюмов на центральных улицах и площадях, не уступающих Парижу или Мадриду, с индейцами, напоминавшими ацтекских идолов, на восточных окраинах, где после захода солнца еще зажигали масляные фонари и газовые лампы: мужчины носили широкие белые штаны и рубахи, сандалии, огромные сомбреро, женщины – необъятные юбки, а иссиня-черные волосы заплетали в косы или закручивали двумя узлами ниже затылка. В центре города, где старина причудливо перемешивалась с модерном, пахло лошадиным навозом, дымом факелов, кориандром, цветами, грязью. Сложенные из черного камня дома колониальной постройки перемежались современными железобетонными зданиями, и весь этот город с его проспектами, которые по вечерам освещались электричеством и с каждым годом все гуще заполнялись автомобилями, бурлил жизнью, горел огнями и прятался во тьме. Роскошь и нищета уживались в этой столице.

Около полудня Мартин шел по улице Платерос, обходя кучки прохожих, толпившихся перед витринами. Он устал и хотел пройтись: битых два часа провел в Департаменте горнорудной промышленности, утрясая технические детали контракта на разработку северных залежей с министерским чиновником – одним из тех, кто сохраняет свое кресло при любых властях и любит это подчеркивать, – причем исконная мексиканская расхлябанность затягивала эти переговоры до бесконечности. Тем не менее Мартин добился своего. Маркиз де Санто-Амаро по возвращении в Испанию – пять дней назад он сел на пароход в Веракрусе – будет рад получить радиограмму, только что отправленную ему компанией «Минера Нортенья». Что же до Эмилио Улуа, которого новые обстоятельства заставляли помалкивать, тот продолжал – ничего не поделаешь! – за лучезарными улыбками таить злость и досаду.

Уже у самой площади, возле кафедрального собора, Мартин скользнул рассеянным взглядом по витрине ювелирной лавки «Эсмеральда». И, вдруг увидев отражение некоего человека – шляпа слегка сдвинута назад, руки в карманах, под расстегнутым пиджаком вьется по жилету часовая цепочка, – не поверил своим глазам и решил сначала, что это кто-нибудь другой, просто похожий. В растерянности он остановился, обернулся и стал вглядываться в загорелое лицо с пышными усами и полунедельной щетиной того, кто рассматривал выставленные в витрине золотые и серебряные изделия. И наконец, решившись, сделал несколько шагов к нему:

– Сеньор полковник.