Революция

– А гаже всех – Паскуаль Ороско, – продолжал он. – Я этого койота еще в Хуаресе до потрохов разглядел, я его насквозь вижу. С каждым днем все ближе к измене, с каждым днем все опасней… Вот чую: когда-нибудь, в самый неожиданный момент, эта тварь откажется признавать президента и поднимет мятеж.

– Полагаете?

– Уверен! Дон Панчито спрашивал меня о нем, но ведь наш президент – такая добрая душа, что продолжает верить в его порядочность, а тот ведь – сума переметная. Устал твердить: сеньор президент, берегитесь его, он вам напакостит… Но Мадеро по всегдашнему своему простодушию только улыбается и головой качает.

Они дошли до площади Санто-Доминго, где при испанцах стояло здание инквизиции. Слева, под аркадами, сидели в ряд писцы, от руки или на машинке готовившие прошения от немногочисленных клиентов, которые ждали перед их лотками. Пахло бумагой и типографской краской, и время от времени в монотонный стрекот врезались звоночки интервалов.

– А теперь еще генерал Уэрта, – понизив голос, продолжал Вилья. – Дон Панчито и ему верит беспредельно, а вот я эту мразь индейскую опасаюсь. Ты его рожу видел? Никогда не поворачивайся спиной к тому, у кого такая рожа.

– Но он постоянно клянется в своей верности.

От этих слов полковник Вилья зашелся в демоническом хохоте.

– Я тебе больше скажу, дружочек. Ему доверяют, и он достоин доверия.

– То есть как?

Вилья наклонился и сообщил как бы по секрету:

– Президент спросил меня, вернусь ли я в случае надобности на службу – на этот раз под началом Викториано Уэрты.

Мартин открыл рот от изумления.

– И? – выговорил он наконец.

– И я ответил, что не доверяю Уэрте, но, если президент прикажет, за мной дело не станет. Ни сейчас, ни через час.

– Стало быть, вы, сеньор полковник, возвращаетесь под знамена?

– Ничего не попишешь, юноша… Надо. Дон Панчито попросит – я и в преисподнюю нырну.

Перед ними оказалась таверна с намалеванной на двери вывеской «Салон Мадрид».

– О как… Земляки твои! Никуда от них не скроешься…

– Может быть, и земляки.

– Нет желания выпить чего-нибудь освежающего или чего покрепче?

– Если составите компанию.

– Я-то не пью, но от лимонада не откажусь. Меня от этого города жажда мучит.

Они вошли – охранники остались снаружи – и спросили лимонада и пива. В скромном заведении было людно. Но никто не узнал знаменитого северянина. Уселись за свободный стол, колченогий и ободранный, на изрезанные ножами кожаные сиденья. Над головами на стене висела афиша, приглашавшая на испанскую корриду: «Талавера-де-ла-Рейна, 29 сентября 1890, Фернандо Удалец и Антонио Харана».

– Я вот подумываю открыть в Чиуауа мясную лавку, – поведал Вилья. – Отборное мясо от лучших бычков… Однако, видишь, как оно выходит… Если президент скажет присматривать за Ороско, куда же я денусь?.. Буду следить.

– Неужто и впрямь думаете, что Ороско предаст революцию?

– Какая тут, в задницу, революция? – Вилья показал на людей убогого вида у стойки и за столами. – Где ты видишь революцию?

Он отхлебнул лимонада и утер усы тылом ладони.

– Я предупредил Ороско… Мол, за богатством не гонюсь, а надобно мне счастья и мира. Так я ему сказал. Но если, говорю, навредишь дону Панчито, дело будешь иметь со мной. Куда б ты ни пошел, я тебя там встречу.

С этими словами он улыбнулся – Мартин уже видел в Сьюдад-Хуаресе этот внезапный свирепый оскал. Эту разбойничью ухмылку. Распахнув борт пиджака, Вилья показал перламутровую рукоять пистолета, в кожаной кобуре висевшего слева под мышкой.

– Видишь, с пушкой не расстаюсь. Мало ли что.

Он вдруг, словно что-то припомнив, запустил два пальца в жилетный карман – не тот, где лежали часы, а другой.

– И про твою монетку не забыл, видишь? Всегда при мне.

Он поднял над столом блестящий золотой «максимилиан». Подкинул, в воздухе накрыл ладонью и снова спрятал.

– Буду и впредь тебе должен, но не беспокойся: это – память… Гляну – вспомню, что есть на свете предатели. Скорпионы под камнем.

– Удалось ли узнать, что сталось с золотом из банка?

Вилья полоснул его пристальным взглядом кофейных глаз:

– Нет пока, но не забыл. Расследую. И клянусь тебе, что, как узнаю, тому, кто это сделал, шляпу надевать будет не на что.

Президент компании «Минера Нортенья» Эмилио Улуа источал яд, но дураком не был.

– Когда у вас встреча с Раулем Мадеро, Гаррет?

– Он примет меня завтра в Национальном дворце.

Улуа раздраженно передернул плечами. Он стоял спиной к Мартину у окна своего кабинета – мебель красного дерева, турецкие ковры, картина Хосе Марии Веласко на стене. И созерцал деревья в Аламеде, на другой стороне проспекта Хуареса.

– Будьте требовательны и неуступчивы… Нам необходимо снижение ставок на триоксид мышьяка. И получить новые концессии на добычу медного колчедана в Нижней Калифорнии, где янки на ходу подметки режут. Мы должны их опередить.

Мартин с сомнением покачал головой:

– У американцев убойные аргументы… Заваливают деньгами – и выстоять против них невозможно.

– Глупости… У них есть деньги, а у нас – вы. Герой Хуареса.

Последние слова он выделил ехидной интонацией. Потом резко повернулся, оказавшись, как в раме, в прямоугольнике света.