Рубиновый лес. Дилогия

– Есть, конечно, но зачем отдавать им всё веселье, – ухмыльнулась Дейрдре и принялась заплетать растрепавшиеся за день волосы в косу. Ветер пристально следил за движениями её пальцев, а она едва сдержалась, чтобы не прикоснуться к волосам его и не сделать с ними то же самое. Даже в ночи они, длинные, до самой поясницы, сверкали драгоценностями. – Мир удивителен, грешно отказываться от возможности его познать. Да и быть королевой вовсе не означает не оставаться странницей. Хотя я скорее… бродяжничаю, чем путешествую. Но в этом тоже есть своё очарование! Хочешь, расскажу о Диких Землях?

– Что ещё за Дикие Земли?

– Они лежат за Изумрудным морем, где нет людей, таких как я, и духов, таких как ты. Там страшное творится, и я вообще-то клялась не вспоминать, но раз уж сама о том заговорила…

И Дейрдре рассказала ветру всё – не только о Диких Землях, которые заставили ветер кривиться и ворчать, но и о себе, о своём родном туате, о мире и о странных уголках, в которых она успела побывать за те сорок лет жизни из трёхсот, что были ей сидом-отцом отведены. Она рассказала ветру о танцах, песнях, празднествах, пирах, друзьях, что жили всюду, и врагах, которые в каком-то смысле друзьями были тоже. Она рассказала обо всём, что так любила, и обо всём, что завораживало её чуть больше, чем пугало, как, например, сражения, драки. И пусть эля во фляге у Дейрдре не было, она принялась скакать вокруг костра, играя с его тенями, меняя голоса и жесты, изображая то, что видела и знала, шутя, смеясь и веселясь. Ветер смотрел на неё молча, лицо его не менялось ни на миг, но менялся взгляд: становился мягче, мягче, мягче. Блики от огня скрывали сияние румянца на его щеках.

– А ты, значит, ветер не обычный, а северный? – спросила Дейрдре, плюхнувшись обратно на подстилку от усталости. Горло у неё пересохло от бесконечной болтовни, и пришлось растопить немного снега, чтобы наполнить пустые фляги. – Это что же, и южный ветер, и западный, и восточный тоже есть?

– Есть, конечно. Мы все братья.

– Почему же вы тогда не вместе? Хотя, зачем я спрашиваю, мы с моим единоутробным братом ведь тоже не в ладах…

– Дело не в этом. Просто мы слишком разные.

– Но духи ведь не…

– Стой. Помолчи. Говоришь слишком много, но мало думаешь. Хотя куда тебе… Ох, ладно. Похоже, мой черёд рассказывать.

И так они проговорили всю ночь напролёт. Дейрдре уснула, лишь когда полностью прогорел и погас костёр, а солнце, наоборот, зажглось. На этом всё должно было закончиться, но по утру, пока она, сонно растирая глаза, сворачивала и перевязывала свою подстилку, проверяла припасы и утрамбовывала походную сумку, ветер снова сел рядышком и спросил:

– Это правда? То, что ты о друге своём сказала, – что она детей всех похоронит, если ты снежную анемонию ей не принесёшь…

Дейрдре закинула сумку на плечо, встала и посмотрела на него сначала сверху вниз, а затем снова снизу вверх, когда он тоже выпрямился, выше неё почти на голову. Врать она не любила, а вот приукрашивать – это да! Но с ветром ей почему-то не хотелось делать ни того ни другого, особенно сейчас. Поэтому Дейрдре растёрла лоб и сказала честно:

– Может быть. Не знаю. По крайней мере, она свято в этом убеждена. Детей у неё много, материнское сердце неспокойно из-за каких-то там трагичных снов, вот она и хотела убедиться, что они не вещие.

Ветер кивнул, промолчав в ответ, а затем развернулся и двинулся прочь. Дейрдре почувствовала, как сердце забилось быстрее от мысли, что на этом, вот так тихо и скупо, они и распрощаются. Это казалось неправильным, хоть и провели они вместе всего один ночлег. Но воля ветра – её воля здесь, ибо она в его чертоге. Поэтому Дейрдре смирилась, развернулась, поправив ремень сумки на плече, и ступила на самый край горы.

В руку ей вдруг ткнулся бархат лепестков.

– Возьми, – сказал ветер, оказавшись рядом, протягивая ей цветок. – Отнеси своему другу. Пусть материнское сердце упокоится.

Колючий в той же мере, что наивный. Одинокий настолько же, насколько и свободный. Силён, умён, а в глубине, если продраться сквозь метель, чувствителен и мягок. Дейрдре держала в руке заветный бутон снежной анемонии, а хотела бы держать его ладонь. Эта мысль поразила её стрелой и развернула вокруг своей оси, заставив отпрянуть от горного края и устремиться за ним, уходящим прочь, следом.