Руфь (Без указания переводчика)

Он принесли для Руфи чай, очень вкусно сервированный по понятіямъ, господствовавшимъ въ этомъ гостепріимномъ, но незатйливомъ дом. Къ чаю было подано столько яствъ, что это обиліе скоре возбуждало отвращеніе, нежели апетитъ. Но доброта, съ которою ласковая, краснощокая служанка уговаривала Руфь покушать и выговоры мистриссъ Морганъ за то, что она не прикоснулась къ жаренымъ тартинкамъ (для которыхъ по собственному распоряженію хозяйки не пожалли масла), оказали ей боле пользы, нежели самый чай. Она стала надяться и нетерпливо ждать утра, когда надежда ея могла осуществиться. Напрасно говорили ей, что комната, гд она провела день, находилась къ ея услугамъ; она не сказала ни слова, но не ложилась въ эту ночь, когда ршался вопросъ о жизни и смерти. Она стремилась душою въ комнату больного, пока не утихло все въ шумномъ дом, прислушиваясь къ бготни около этой недоступной для нея комнаты, и къ повелительнымъ, хотя сдержаннымъ до шопота голосамъ, требовавшимъ то того, то другого. Потомъ все стихло. Полагая, что вс заснули, кром сидльщиковъ у больного, Руфь проскользнула въ коридоръ. На противоположной стн его находились два окна, проложенныя въ толстой, каменной стн; на подоконникахъ стояли горшки съ геранью, которая разрослась густо и безыскуственно и заслонила свтъ. Ближайшее къ комнат Беллингема окно было отворено и ночной втерокъ врывался въ него теплою, ароматическою струею, не нарушавшею общей тишины. Время было лтнее и по ночамъ не темнло до мглы; свтъ только померкалъ и предметы теряли свои краски, но формы ихъ оставались ясными для глазъ. Продолговатая форма блднаго, испещреннаго тнями свта лежала на гладкой стн, противъ оконъ; тни обозначали формы растенія, казавшіяся тутъ граціозне чмъ въ дйствительности. Руфь пробиралась тамъ гд не было свта. Она сла на полу у самой двери; вся душа ея перешла въ слухъ, но все оставалось тихо, только сердце ея билось сильнымъ, тяжолымъ и мрнымъ стукомъ молотка. Ей хотлось бы остановить этотъ рзкій, несмолкаемый стукъ. Ей послышался шелестъ шолковаго платья и подумалось, что не слдовало бы носить такое въ комнат у больного. Вс ея мысли до такой степени сосредоточились на забот о немъ, что она чувствовала тоже что и онъ. Шелестъ произошолъ вроятно отъ какого-нибудь движенія сидлки при больномъ, потомучто вслдъ за этимъ снова наступала мертвая тишина. Легкій втерокъ проносился въ горы, пролеталъ съ протяжнымъ, отдаленнымъ воплемъ между ихъ извилинами, и теряясь въ нихъ, боле не возвращался. А сердце Руфи все стучало. Тихо, какъ видніе, поднялась она съ мста и подошла къ открытому окну, пробуя отвлечься отъ нервнаго прислушиванья къ этому вчно-повторяющемуся звуку. Вокругъ, подъ тихимъ небомъ, подернутымъ скоре туманомъ, чмъ облакомъ, возставали высокіе, темные силуэты горъ, запиравшихъ селеніе какъ гнздо. Они стояли подобно исполинамъ, подобно торжественнымъ сторожамъ на рубеж земли и времени. Тамъ и сямъ круглая, черная тнь напоминала Руфи какое-нибудь ущелье, гд она бродила съ милымъ, среди солнца и веселья. Ей подумалось, что природа эта, какъ очарованная, заснула въ вчномъ счастьи и поко; что въ такую прелестную страну не должно бы закрадываться ни горя, ни страданій: все это должно бы исчезать передъ лицомъ величественныхъ, горныхъ стражей. Но теперь она узнала, что земля не иметъ ограды, которая охраняла бы ее отъ смерти. Какъ молнія слетаетъ она съ неба, и въ домъ, охраняемый горами, и въ городской чердакъ, и во дворецъ, и въ хижину.

Къ дому примыкалъ садъ, днемъ довольно красивый, потомучто въ грязи, гд онъ былъ разведенъ, все отлично всходило и цвло, несмотря на недостатокъ ухода. Блыя розы всю ночь блли на темныхъ кустахъ; красныя терялись въ тни. Между садомъ и горами разстилался зеленый лугъ; Руфь всматривалась въ срую тьму, пока привыкшій глазъ ея не сталъ отличать вс контуры предметовъ. Послышалось щебетанье маленькой, безпокойной птички, заявлявшей свою безсоницу изъ гнзда, скрытаго въ плющ, разросшемся по стнамъ дома; но мать прикрыла ее теплыми крылышками и птичка умолкла. Вскор однако многія птички, почуявъ приближеніе зори, начали перепархивать и громко щебетать въ листьяхъ. На самомъ горизонт образовалось изъ тумана серебристое облачко, повисшее на краю неба; потомъ это облачко растянулось въ бловатыя хлопья и вдругъ побагровло; горныя вершины вознеслись къ нему подъ снь Бога. Багряное, огненное солнце словно выскочило на горизонтъ и тотчасъ раздался радостный хоръ тысячи птицъ, и съ земли понесся тихій, таинственный гулъ; шопотливый втеръ вышелъ изъ своей засады по ущельямъ и разслинамъ горы и пронесся по зашумвшей трав и по деревьямъ, будя почки цвтовъ къ жизни настоящаго дня.