— Неужели это конецъ всему? Неужели онъ въ самомъ дл ухалъ? Руфь вскочила съ мста и повторила послдній вопросъ служанк, которая, догадываясь о содержаніи письма и любопытствуя узнать произведенный имъ эфектъ, медлила выходить изъ комнаты.
— Такъ точно, миссъ; экипажъ отъзжалъ отъ воротъ, когда я пошла къ вамъ. Вотъ вы еще увидите его на дорог въ Испити, если хотите взглянуть въ окно 24 No.
Руфь побжала за служанкою. Точно: экипажъ тихо катился по бловатой дорог, походя издали на ползущаго жука.
Она могла еще догнать его; она могла, могла еще сказать ему послднее прости, въ послдній разъ взглянуть на него и запечатлть въ сердц его образъ — нтъ, еслибы онъ увидалъ ее, онъ никогда, никогда бы ее не покинулъ. Вотъ что пришло ей въ голову. Она бросилась назадъ въ свою комнату, набросила чепецъ и бгомъ сбжала съ лстницы, придерживаясь дрожащею рукою за перила; она выбжала въ первую попавшуюся дверь, не заботясь о гнв мистриссъ Морганъ. Та была сильно раздражена строгими выговорами, которые сдлала ей узжая мистриссъ Беллингемъ и которыхъ не могла загладить щедрость платы. Къ этому прибавлялся дерзкій поступокъ Руфи, выбжавшей въ своей иступленной поспшности, не смотря на воспрещеніе, въ главную дверь.
Но Руфь была далеко, прежде нежели мистриссъ Морганъ успла кончить свою рчь. Руфь неслась по дорог, безъ сознанія, безъ мысли отъ захватывающей духъ быстроты Казалось жилы порвутся отъ біенія у нея въ сердц и въ вискахъ, но что за бда, лишь бы ей догнать карету. Это былъ какой-то кошмаръ, постоянно ускользавшій отъ самыхъ пламенныхъ желаній и усилій, постоянно уходившій дале и дале. Каждый разъ какъ карета показывалась, она была уже дале, но Руфь этого не замчала. Лишь бы только ей преодолть трудный подъемъ на нескончаемую гору. Оттуда она легко сбжитъ внизъ, и какъ она надялась, скоро догонитъ экипажъ. Во время бга она молилась съ какимъ-то дикимъ жаромъ: она молилась, чтобы ей было дано хотя однажды еще взглянуть на него, даже если бы она тутъ же, на мст должна была умереть. Это была одна изъ тхъ молитвъ, которымъ Богъ по милосердію своему не внемлетъ, молитва дикая, отчаянная. Какова бы она ни была, но Руфь вложила въ нее всю душу и повторяла ее, повторяла безъ конца.
Наконецъ волнистый, нескончаемый подъемъ былъ пройденъ; Руфь добралась до самой вершины и остановилась на голой широкой равнин, поросшей красновато-темнымъ верескомъ и терявшейся въ дали, въ лтнемъ вечернемъ туман. Вся дорога лежала передъ Руфью, но желаннаго экипажа, но желаннаго человка на ней уже не было. Въ этой пустын не было ни одного живого существа; только дикая горная коза спокойно паслась у дороги и по этому спокойствію можно было судить, что она давно уже позабыла о шум прохавшаго тутъ экипажа.
Руфь съ отчаяніи бросилась на траву возл дороги. Единственною надеждою для нея оставалось умереть и ей показалось, что она уже умерла. Она не могла думать, она могла только бредить. Врно жизнь есть одинъ страшный сонъ, отъ котораго Богъ по милосердію своему пробудитъ ее. Ей не въ чемъ было каяться: она не сознавала за собою ни грха, ни заблужденія; все что она знала, — это, что онъ ухалъ.
Наконецъ долго, долго спустя, она стала узнавать ровное движеніе ярко-зеленой стрекозы, хлопотливо кружившейся въ дикомъ тмин; потомъ музыкальную, мрную, волнистую дробь жаворонка, гд-то въ гнзд близь ея вересковаго ложа. Солнце уже низко сло; горячій воздухъ пересталъ парить еще боле горячую землю. Вдругъ Руфи пришла на память записка, которую она почти не дочитавъ, бросила на полъ.