Руфь (Без указания переводчика)

— Можетъ я слишкомъ поторопилась, подумала она: — можетъ на другой страниц было приписано имъ нсколько словъ объясненія, а я въ слпомъ гор и не повернула ее. Пойду отыщу записку.

Она тяжело поднялась съ помятой травы, и въ первую минуту эта перемна положенія совершенно отуманила ее, такъ что она еле могла двигать ноги и шла медленно и шатаясь; но потомъ, осаждаемая и подстрекаемая напоромъ мысли, ускорила шагъ до быстроты, какъ-будто была возможность убжать, отъ смертельной тоски. Когда она сошла внизъ, въ долину, ей стали попадаться веселыя, беззаботныя трупы гуляющихъ, спокойно возвращавшихся домой; она видла улыбающіяся лица; слышала тихій смхъ и восклицанія, вызываемыя, красотою лтняго вечера.

Со времени приключенія съ маленькимъ мальчикомъ и съ его сестрою, Руль постоянно избгала встрчъ съ этими невинными — можно ли еще такъ назвать ихъ? — счастливцами… Эта привычка, взявшаяся изъ грустной обиды, даже въ эту минуту не утратила на нее своей силы. Руфь остановилась отдохнуть и обернувшись, увидла толпу людей, выходившихъ съ боковой тропинки на большую дорогу. Руфь поспшно вошла въ калитку ближней изгороди и стала выжидать пока вс пройдутъ, чтобы незамтно пробраться въ гостиницу. Она сла на покатый дернъ подъ старымъ боярышникомъ, разросшимся за изгородью. Глаза ея были сухи и горли; она слышала какъ проходили веселые путники; слышала какъ прыгали деревенскіе ребятишки, сбжавшись на вечернія игры; она видла какъ отправлялись въ поля посл подойки небольшія черныя коровы. Казалось все жило въ эту пору на двор. Скоро ли-то міръ станетъ безмолвнымъ и темнымъ, сообразнымъ съ ея осиротлою, безнадежною душою? Какъ ни пряталась Руфь, но и тутъ ее не оставили въ поко. Ребятишки высмотрли ея засаду своими любопытными, проницательными глазами и сбжавшись со всей деревушки, столпились около изгороди. Кто-то посмле забрался за калитку и закричалъ: «Дай полпени!» Другіе послдовали его примру и вокругъ низкаго пригорка, гд думала спрятаться утомленная Руфь, зашныряли безпокойныя созданія, хихикая и толкая другъ друга. Бдняжки! для нихъ не настала еще пора узнать что такое горе. Руфь хотла попросить ихъ оставить ее въ поко и не сводить окончательно съ ума, но все что они знали поанглійски было вчное: «дай полпени.» Ей показалось, что жалости нтъ ни въ комъ на свт. Но въ ту минуту какъ ей пришло это сомнніе, какая-то тнь упала на ея платье, куда былъ устремленъ ея печальный взоръ. Она подняла глаза передъ нею стоялъ горбатый джентльменъ, котораго она уже видла дважды передъ тмъ. Онъ былъ привлеченъ шумомъ дтской толпы и спрашивалъ поваллійскіи о его причин, но недовольно сильный въ язык, чтобъ понять отвты дтей, онъ вошолъ въ калитку, куда он ему указывали. Тутъ ему представилась молодая двушка, привлекшая въ первый разъ его вниманіе своею чистою красотою, а во второй — особеннымъ случаемъ, давшимъ ему понять ея положеніе. Тутъ онъ увидлъ ее скорчившуюся какъ зврокъ, травимый собаками, съ дикимъ, отчаяннымъ взоромъ, который даже ея прелестному лицу придавалъ какую-то свирпость; увидлъ ее въ грязномъ, измятомъ плать, въ съхавшемъ чепц отъ безпокойныхъ движеній, которыя она длала лежа на трав; увидлъ онъ ее, бдную, покинутую бродягу, и сжалился надъ нею.

Какой-то божественный лучъ состраданія мелькнулъ въ его серьозныхъ и грустныхъ глазахъ, когда они встртились съ ея поднятымъ взглядомъ, и тронулъ окаменвшее сердце Руфи. Она продолжала глядть на него, будто воспринимая отъ него какую — то благотворную силу.

— Онъ покинулъ меня, сэръ! сказала она тихо и мрачно. — Онъ ухалъ, сэръ, — да, онъ ухалъ и бросилъ меня!

Прежде нежели онъ усплъ сказать ей что-нибудь въ утшеніе, она вдругъ залилась самыми горькими, самыми безнадежными слезами, какія когда-либо проливалъ человкъ. Горе, высказанное словами, приняло опредленную форму и живе поразило ея сердце; ея вопли и рыданія повернули ему душу, но не зная что можно было сказать ей въ утшеніе, онъ стоялъ передъ ней молча и сохраняя наружное спокойствіе, пока она предавалась всему порыву своего отчаянія. Но наконецъ она стихла отъ утомленія и впала въ какое-то отуплое молчаніе; тутъ она могла разслышать какъ онъ тихо сказалъ про себя:

«О, Боже! умилосердись надъ нею!»

Руфь подняла на него глаза съ выраженіемъ смутнаго сознанія того что онъ сказалъ. Она глядла на него пристально и задумчиво, будто слова его задли въ ней какую-то тайную струну, и она прислушивалась теперь къ оставленному ею отголоску; такъ оно и было. Взглядъ ли его, полный состраданія, или сказанныя имъ слова, только они напомнили ей вдругъ о ея дтскихъ дняхъ, когда она сидла на колнахъ у матери, и въ эту минуту она сознавала только одно: страстное, болзненное желаніе вернуть эти дни.