Руфь (Без указания переводчика)

Телжка его спустилась шагомъ съ крутизны, ведущей къ Ландгу. Мистеръ Бенсонъ взялъ мальчика, чтобы довести багажъ сестры, когда она придетъ. Вскор они достигли до равнины у подошвы горы, гд мальчишка началъ плескаться въ свтлой зеркальной рк, а мистеръ Бенсонъ услся на большой камень, подъ тнь ольхи, разросшейся на берегу. Ему было отрадно снова дышать чистымъ воздухомъ, вдали отъ сценъ, наводившихъ его, вс эти три дня, на такія тяжолыя мысли. Онъ во всемъ видлъ теперь новыя красоты, отъ голубыхъ горъ, блиставшихъ вдали солнечнымъ свтомъ, до мирной, зеленой долины, гд онъ сидлъ въ прохлад тни. Даже кайма бловатыхъ кремней, облегавшая воду, имла среди всего этого какую-то чистую красоту. Мистеръ Бенсонъ чувствовалъ себя спокойне духомъ, нежели вс эти дни. Теперь онъ раздумывалъ о томъ какую странную исторію предстоитъ ему расказать сестр, чтобы объяснить настоятельный призывъ ея къ себ. Онъ вдругъ оказывается единственнымъ другомъ и покровителемъ несчастной больной двушки, которой имя даже ему неизвстно, о которой онъ только то и знаетъ, что она имла связь и брошена своимъ любовникомъ, и что какъ онъ полагаетъ, она хотла лишить себя жизни. Но все это, какъ ни была добра его сестра, не могло внушить ей сочувствія. Положимъ, изъ любви къ нему она все сдлаетъ, но это не могло удовлетворить мистера Бенсона, желавшаго чтобы участіе ея къ молодой двушк основывалось на ея собственномъ убжденіи, а не на одномъ желаніи угодить брату.

Дилижансъ катился съ глухимъ шумомъ по каменистой дорог; миссъ Бенсонъ сидла снаружи. Увидя брата, она живо соскочила съ мста и съ горячностью и любовью поздоровалась съ нимъ. Она была значительно выше его ростомъ и повидимому когда-то была очень хороша; черные волосы ея раздлялись на лбу проборомъ, темные выразительные глаза, и правильный носъ все еще сохраняли красоту молодости. Не знаю, была ли она старше брата, но только вроятно вслдствіе его увчья, требовавшаго ея постоянныхъ попеченій, въ ея обращеніи съ нимъ было что-то материнское.

— Ты блденъ, Сорстанъ! не врю чтобы ты былъ здоровъ, что ты тамъ ни говори. Не опять ли боль въ спин.

— Нтъ, такъ, немножко, это ничего, милая Фэсъ. Присядемъ здсь, а я отправлю ящикъ домой съ мальчикомъ.

Чтобы хвастнуть немножко передъ сестрою своими познаніями въ валлійскомъ язык, онъ напуталъ что-то мальчику, съ самою грамматичною правильностью, но вроятно именно по этому и по тому еще, что выговоръ былъ очень плоховатъ, мальчишка только почесалъ въ голов и сказалъ; «Dein Seasoneg».

Пришлось повторить поанглійски.

— Ну вотъ Сорстанъ, теперь мы услись. Не мучь же меня долго, объясни мн зачмъ ты меня вытребовалъ?

Вотъ тутъ-то и была задача! — охъ! тутъ бы нужно языкъ, краснорчіе серафима, но серафимовъ не было подъ рукою, а только воды журчали свою тихую псню, располагая миссъ Бенсонъ терпливо выслушать исторію, какова бы она ни была (лишь бы только съ нею не было непосредственно связано счастіе ея брата), приведшую ее въ этотъ прелестный край.

— Дло очень непріятное, Фэсъ; но прежде всего скажу теб, что у меня въ дом лежитъ больная молодая женщина и я попрошу тебя взять ее на твои попеченія.

Ему показалось, что на лицо его сестры набжала легкая тнь и что голосъ ея нсколько измнился, когда она ему отвчала.

— Надюсь, что дло безъ романовъ, Сорстанъ. Вдь ты знаешь, я до нихъ не охотница, я никогда имъ не врила.

— Не понимаю что ты называешь романомъ. Исторія, о которой я теб говорю, совершенно дйствительна, и боюсь даже, очень обыкновенна.

Онъ замолчалъ, не ршаясь преодолть затрудненія.

— Хорошо, такъ раскажи же ее мн. Боюсь не поддался ли ты; чьему-нибудь, а скоре всего твоему собственному воображенію. Но не пытай же мое терпніе; вдь знаешь, у меня его не слишкомъ много.

— Ну, слушай же. Эта молодая двушка была привезена сюда въ гостиницу однимъ джентльменомъ, который потомъ бросилъ ее; она очень больна и не иметъ никого, кто бы ходилъ за нею.

У миссъ Бенсонъ были нкоторыя мужскія замашки, какъ напримръ потихоньку насвистывать, когда что-нибудь ее поражало или не нравилось ей. Этимъ она такъ-сказать давала исходъ своимъ чувствамъ, потому и теперь принялась насвистывать. Братъ ея предпочелъ бы, чтобы она говорила.

— Извстилъ ты ея родныхъ? спросила она наконецъ.

— У нея ихъ нтъ.

Новое молчаніе и новый свистъ, но на этотъ разъ уже тише и однообразне.

— Чтоже у нея за болзнь?

— Лежитъ совсмъ спокойно, почти какъ мертвая; не говоритъ, не шевелится и глазъ не открываетъ.

— Я думаю для нея было бы лучше ужь заразъ умереть.

— Фэсъ!