Русская литература от олдового Нестора до нестарых Олди. Часть 1. Древнерусская и XVIII век

Теперь о его отношениях с царем-батюшкой Алексеем Михайловичем. «Велел меня поставить на монастырском подворье в Кремли и… мимо двора моево ходя, кланялся часто со мною низенько-таки, а сам говорит: “благословиде меня и помолися о мне!” И шапку в ыную пору, мурманку, снимаючи с головы, уронил, едучи верхом». Заметьте: «едучи», «снимаючи» – причастия, да, но русские причастия, не церковнославянские. «А из кореты высунется, бывало, ко мне. Таже и все бояря после ево челом да челом: “протопоп, благослови и молися о нас!”».

Я самым настоятельным образом обращаю ваше внимание на это отношение. Аввакум у нас не патриарх и не митрополит. Он протопоп – не самый крупный церковный чин. Царь ему кланяется. Царь ему, а не он царю. Царь снимает шапку, соответственно, приветствуя протопопа. Это нормально. Потому что они – верующие люди. Для них Бог немножко выше людей. И вследствие этого церковнослужитель немножко выше царя. Любой. Все церковники стоят выше всех светских лиц, в том числе и царя-батюшки. Это нам с вами до зарезу понадобится в следующий раз (зарезаться захочется, это я обещаю, да). «Пожаловал, ко мне прислал десеть рублев денег, царица десеть рублев же денег… а дружище наше старое Феодор Ртищев, тот и шесть десят рублев казначею своему велел в шапку мне сунуть; а про иных нечева и сказывать: всяк тащит да несет всячиною!» Я еще подсократила цитату, меня одни шестьдесят рублей (то есть четыре с лишним миллиона на наши деньги), сунутые в шапку, впечатляют. Я хочу, чтобы вы осознали: Аввакуму было что терять! Вот от такой жизни он потом пойдет в свою последнюю тюрьму и затем в костер. Не на

костер. А в костер.

Маленькое культурологическое отступление. Есть древнерусское слово «позорище». Что оно означало? А означало оно зрелище, то есть то, на что смотрят. Логично: если на тебя все смотрят и пальцем указывают, то хорошего в этом довольно мало. И отсюда слово «позор» в значении негативном. Так вот, что касается православной казни через сожжение, то смысл был в том, что эту казнь в позор нечего превращать, то есть нечего превращать ее в зрелище. И поэтому казнили следующим образом. Складывался сруб как колодец, но без углубления в землю, человека в этот сруб опускали и поджигали. То, как человек умирал в огне, видно не было. Он умирал в огне внутри сруба. Так что на старообрядческих иконах смерть Аввакума в срубе изображается с этнографической точностью. Конечно, там перспективу вывернут, чтобы показать Аввакума, горящего внутри сруба, но старообрядцы знают, что они рисуют. Когда за это дело берутся художники, не связанные с традициями русского старообрядчества, то начинают изображать Аввакума на костре стоящим, как Жанна д’Арк.

Итак, Аввакум погибает не на костре, а в костре, если быть точным. Отказываясь от вот такой жизни. «У света моей, у Федосьи Прокопьевны Морозовы, не выходя жил во дворе, понеже дочь мне духовная, и сестра ее, княгиня Евдокея Прокопьевна, дочь же моя. Светы мои, мученицы Христовы!» Боярыня Морозова, нам хорошо известная по картине Сурикова, тоже одна из знаковых фигур старообрядчества. «Да так-то с полгода жил, да вижу, яко церковное ничто же успевает…» Видите, он сразу перешел на церковнославянский. «Ничто же успевает» – то есть ничто не имеет успеха. Всё идет очень плохо, по мнению Аввакума несмотря на то что Никон уже лишен власти и в ссылке. «…паки заворчал…»

Я представляю себе, как он «заворчал», мне уже страшно. Можно, я спрячусь? «…паки заворчал, написав царю многонько-таки, чтоб он старое благочестие взыскал и мати нашу общую – святую церковь, от ересей оборонил». Слово «мати» чистейший церковнославянизм, невероятно архаичный. «И с тех мест царь на меня кручиноват стал». Закручинился Алексей Михайлович, Тишайший наш.