Русская литература от олдового Нестора до нестарых Олди. Часть 1. Древнерусская и XVIII век

Где у нас, на территории бывшего СССР (во время правления Алексея Михайловича это уже территория Российского царства), где у нас будут равные европейским университетам учебные заведения? Где у нас будут центры интеллектуальной элиты? В царствование Алексея Михайловича? Львов? Это уже тепло. Варшава? Это ни коим образом не Российское царство. Прибалтика? Нет, мимо. Думайте, думайте. Ваша мысль в правильном направлении движется. Краков?! Кхм, тоже интересные представления о Российском царстве (и о бывшем СССР заодно). Киев? Уф. Наконец-то. Итак, это Киево-Могилянская академия. Фактически первый университет на территории бывшего СССР. Симеон Полоцкий, крупнейшая личность культуры того времени, как раз выходец из Киево-Могилянской академии, изучавший там семь свободных художеств. У вас тут возникла мысль про Прибалтику, это хорошая была мысль, она была плоха только одним – Литва не входила в Российское царство. Но эта хорошая мысль пришла в голову Симеону Полоцкому: он учился в Вильне (то есть Вильнюсе), там слушал курс у иезуитов. Так что прибалтийское образование – хорошо, польское – еще лучше, а Киев считался восточнославянскими Афинами. И в это время через Киев, именно через польский язык, через польскую культуру, к нам, в Российское царство, будет идти вся культура западноевропейского барокко, а точнее, польского барокко. И случится с нею то, что всегда случается с западными идеями на Руси-матушке. Опять встанет просто с ног на голову, сейчас объясню как именно. Но это частности. А сейчас переходим к важнейшему моменту.

Вы должны понимать вот какую прискорбную для нашей поэзии вещь. Киево-Могилянская академия кого, собственно, готовила? Каким учебным заведением она была? Светским или духовным? Она была духовным заведением. Выходцы из нее, помимо всей своей европейской образованности и прочих достоинств, были монахами. И это раз и навсегда сформировало особое отношение к поэзии в матушке-России. Объясните мне – почему? Почему принципиально для всей русской поэзии, для всей советской поэзии (особенно той, что больше советская, чем поэзия), для львиной доли антисоветской поэзии, почему принципиально, что в каком-то замшелом семнадцатом веке, в каком-то Киеве, который теперь уже и не наша страна, этот древний вуз не был светским учебным заведением? Все они его выпускники – и Сильвестр (Медведев), он не «Сильвестр Медведев», потому что Сильвестр – его монашеское имя, а Медведев – его фамилия до принятия монашества, и Симеон Полоцкий, и Стефан Яворский, и прочие менее известные авторы; я вам их сегодня немножко поцитирую, у вас пропадет всякое желание когда-либо в жизни их читать.

Почему принципиально, что все они были монахами? Как это отразилось на будущем русской поэзии? Тематика духовная, и что? Тематика их стихов не обязательно духовная. Как их монашеский сан скажется на поэзии в целом? Совершенно верно: «Поэт в России – больше, чем поэт». И сюда же другая навязшая в зубах цитата: «Сейте разумное, доброе, вечное». Но вы всё еще не ответили на мой вопрос!

Если у нас поэт – монах, то кто он прежде всего? Правильно, монах. И что он обязан делать прежде всего? Наставлять на путь истинный, да, спасать души. И что для него поэзия? Да, именно: это его инструмент. Это то, посредством чего он будет учить мирян благочестию и спасать их души для жизни вечной.

Осознайте это, пожалуйста, и ужаснитесь. На дворе цивилизованный семнадцатый век, Европа уже успела пережить взлет Ренессанса, разочароваться в нем, Шекспир сказал свое «распалась связь времен» (в дословном переводе «мир вышел из пазов» – такой вот вывихнутый мир), Кальдерон сказал свое «Жизнь есть сон» и написал целую пьесу на этот прискорбный сюжет, поэты забрались каждый в свою башню из слоновой кости и там переживают трагиЦЦкий раскол мира, оттачивая форму своих стихов. Говоря без иронии, Европа снова пришла к тому, что художник в вывихнутом мире может делать только одно: жить ради искусства. («Снова» – потому что в поздней Античности это всё уже было). А у нас что?! А у нас в Московию приходят монахи с европейской эрудицией, но мозгами из десятого века, и говорят, словно при Владимире Красном Солнышке, «главное, чтобы костюмчик сидел», то есть чтобы поэзия сеяла разумное, доброе, вечное, а хороши сами стихи или нет – нам пофиг. И именно в такой модальности, я еще мягко выражаюсь. И их ведь не укорить за это – они монахи, они при исполнении, они правы. А мы три века расхлебывай…