Семнадцать мгновений весны

И чтобы это письмо не попало в руки кому бы то ни было из окружения фюрера, Гиммлер в тот же день собрал грандиозный митинг и сказал все это там, слово в слово, а назавтра эта его речь была напечатана во всех газетах.

А когда в конце 1933 года в берлинской полиции, подчиненной непосредственно Герингу, разразился скандал, Гиммлер ночью выехал из Мюнхена и утром получил аудиенцию у фюрера. Он просил отдать «продажную, старорежимную полицию» под контроль «лучших сыновей народа» — СС.

Гитлер не мог обижать Геринга. Он не ответил Гиммлеру ничего определенного. Просто, крепко пожав ему руку, он проводил его до дверей кабинета, близко, изучающе заглянул ему в глаза и, вдруг весело улыбнувшись, заметил:

— В будущем все-таки присылайте ваши умные предложения на день пораньше: я имею в виду вашу записку мне и идентичное выступление на митинге в Мюнхене.

Гиммлер уехал расстроенный. Но спустя месяц, без вызова в Берлин, он был назначен шефом политической полиции Мекленбурга и Любека; еще через месяц, 20 декабря, шефом политической полиции Бадена, 21 декабря — Гессена, 24 декабря — Бремена, 25 — Саксонии и Тюрингии, 27 — Гамбурга. За одну неделю он стал шефом полиции Германии, исключая Пруссию, по-прежнему подчинявшуюся Герингу.

Гитлер предложил Герингу компромисс: назначить Гиммлера шефом секретной полиции всего рейха, но с подчинением его Герингу. Рейхсмаршал принял это компромиссное предложение фюрера. Принял он это предложение без особого энтузиазма, ясно понимая, что в условиях тоталитарного режима тот будет победителем, кто властвует над тайной полицией. Возглавлять полицию человеку такого положения, как Геринг, — было унизительным. У него были титулы маршала, премьер-министра Пруссии, председателя рейхстага. Стать при этом еще и главным полицейским казалось ему унизительным. Поэтому он мог пойти по двум направлениям: либо сделать Гиммлера своим человеком, либо, сломав его, подчинить себе. По первому пути Геринг не пошел — слишком незначительным казался ему молчаливый, косноязычный и незаметный Гиммлер. Он пошел по второму пути. Он дал указание своему секретариату провести через канцелярию фюрера решение о присвоении Гиммлеру титула заместителя министра внутренних дел и шефа секретной полиции с правом участия в заседаниях кабинета, когда обсуждались вопросы полиции. Фразу «и безопасности рейха» он вычеркнул собственноручно. Это было бы слишком много для Гиммлера. После того как проект провели через канцелярию фюрера, Геринг дал указание опубликовать документ в газетах.

Как только Гиммлер увидал это напечатанным в газетах, он вызвал двух своих сотрудников, занимавшихся прессой — сбором компрометирующих материалов на журналистов, и попросил их прокомментировать свое назначение иным образом, отличным от комментария официальной прессы. Геринг допустил главную ошибку, пойдя на компромисс: он забыл, что никто еще не отменил главного титула Гиммлера — рейхсфюрер СС. И вот назавтра все центральные, а особенно скандальные газеты вышли с комментарием: «Важная победа национал-социалистской юриспруденции — объединение в руках рейхсфюрера СС Гиммлера криминальной, политической полиции, гестапо и жандармерии. Это предупреждение всем врагам рейха: карающая рука национал-социализма занесена над каждым оппозиционером, над каждым противником — внутренним и внешним».

Он перебрался в Берлин, на шикарную виллу Ам Донненстаг, рядом с Риббентропом. И пока продолжалось ликование по случаю победы над коммунистами, Гиммлер вместе со своим помощником Гейдрихом начал собирать досье: и на врагов, но — главное — на друзей. Досье на своего бывшего шефа Грегора Штрассера Гиммлер вел лично. Он понял, что очистить себя он сможет в полной мере только кровью Штрассера — своего учителя и первого наставника. Поэтому он с особой тщательностью собирал по крупицам все, что могло подвести Штрассера под расстрел.

20 июня 1934 года Гитлер вызвал Гиммлера для беседы по поводу предстоявших антирэмовских акций. Гиммлер ждал этого. Он не понимал еще, в какую форму выльются действия фюрера, но что такие действия необходимы, явствовало из тысяч страниц агентурных сводок и данных телефонных прослушиваний, которые он ежедневно просматривал.

Гиммлер понимал, что акция против Рэма — только повод к уничтожению всех тех, с кем начинал Гитлер. Для тех, с кем он начинал, Гитлер был человеком, братом по партии, теперь же Адольф Гитлер должен стать для немцев вождем и богом. Ветераны партии стали для него обузой.

Гиммлер ясно понимал это, слушая, как Гитлер метал громы и молнии по адресу той абсолютно незначительной части ветеранов, которые попали под влияние вражеской агитации. Гитлер никому не мог говорить всю правду — даже ближайшим друзьям. Гиммлер понимал и это, посему он помог фюреру — положив на стол досье на четыре тысячи ветеранов, практически на всех тех, с кем Гитлер начинал строить национал-социалистскую партию. Он психологически точно рассчитал, что Гитлер не забудет этой услуги: ничто так не ценится, как помощь в самооправдании злодейства.