Шепчущий во тьме

Таким было послание, содержание которого показалось мне удивительно знакомым. Сейчас, когда пишу эти строки, ключ лежит на столе передо мной. Со смешанным чувством страха и непонятного восторга я пытаюсь подобрать слова, чтобы описать его. Как и замок, он отлит из того же неизвестного металла зеленоватого цвета; оттенок его вернее всего сравнить с позеленевшей от времени медью. Замысловатый, непривычный вид бородки не оставляет сомнений относительно замка, который отмыкает этот ключ. Ручка стилизована под фантастическую, нечеловеческую фигуру, точные очертания и изначальный облик которой теперь уже не определить.

Когда я беру этот ключ в руки, даже ненадолго, то чувствую, что холодный металл живет неземной, дьявольской жизнью: в нем что-то бьется и пульсирует, но слишком слабо – просто так не распознать. Под фигурой выгравирована стершаяся за многие века надпись, выполненная все теми же колдовскими, похожими на азиатские, иероглифами – мне они уже хорошо знакомы. Я прочитал только первые слова – «сокрыто мщение мое», – а затем текст становится вовсе неразборчивым. Роковое совпадение по времени: сегодня я нашел ключ, а завтра ночью наступает чертова суббота. Но вот что удивительно: среди всех этих страшных ожиданий меня все больше и больше тревожит фамилия

Слейт. И почему я должен бояться того, что она окажется как-то связана с семейством ван дер Хайль?

Канун Вальпургиевой ночи – 30 апреля

Час пробил. Вчера вечером я вышел на улицу и увидел на небе зловещее зеленоватое сияние – все тот же отвратительный змеиный свет, который проступал в глазах и под кожей на портретах в галерее, на чудовищном замке и ключе, в жутких каменных кругах на пике холма и где-то в самых потаенных уголках моего сознания. Слышался резкий, свистящий шепот, похожий на завывания ветра вокруг зловещего кромлеха. Из холодного эфира что-то громко твердит мне: «Подходит время». Это дурной знак, но мне смешны собственные страхи. Разве не на моей стороне мощные чары и Семь Канувших Икон Ужаса – такие силы, что способны всяческую тварь из этого мира и миров внешних подчинить и заставить себе кланяться? Ни к чему колебаться.

Небо необычайно потемнело, словно перед ужасной бурей – еще сильнее той, которая разразилась в мой первый вечер здесь, почти две недели назад. Со стороны деревни (а до нее чуть меньше мили) доносится странный, необычный ропот. Как я и предполагал, вся местная голытьба посвящена в тайну шабаша ведьм и ждет его начала на вершине холма. В доме сгущаются тени. Ключ лежит передо мной и мерцает в темноте зеленоватым светом. В подвал я пока не спускался: лучше повременить, чтобы все эти звуки – шорохи, ропот, приглушенные раскаты далекого грома, гулкие шаги – не лишили меня присутствия духа перед тем, как я открою роковую дверь.

С чем я столкнусь и что мне предстоит сделать – об этом у меня есть только очень смутное представление. Меня ожидает что-то в самом погребе – или же придется углубиться в подземелье? Я еще не все понимаю… и не все стремлюсь понять, несмотря на растущее, необъяснимое и очень неприятное ощущение, что я некогда уже был знаком со страшным домом. Взять хотя бы тот ход, что ведет из запертой комнатки куда-то вниз. Мне кажется, я знаю, почему крыло дома, где расположен погреб, направлено в сторону холма.

6 часов вечера

Из выходящих на север окон могу видеть вершину холма, и на ней – жителей деревни. Похоже, те не замечают близящейся бури, продолжая копать возле большого центрального каменного столба. По-моему, они трудятся как раз там, где находится обрамленное камнями углубление вроде входа в давно заваленный тоннель. Что же будет дальше? В какой мере эти люди соблюдают древние ритуалы, связанные с шабашем ведьм в Вальпургиеву ночь? Ключ жутко сияет, и это уже точно не кажется мне. Решусь ли я употребить его так, как надлежит?

Еще один факт сильно встревожил меня: лихорадочно просматривая книги и короба с фамильными документами в библиотеке, я вдруг наткнулся на более полный вариант имени, столь терзавшего мою память последнее время: Тринтия, жена Эдриана Слейта.

И это имя – Эдриан

– подводит меня к тому, чтобы вспомнить все.

Полночь

Ужас выпущен на волю, но я не должен поддаваться слабости. Дьявольски, неистово разразилась буря, и молния трижды ударила в холм, а эти безобразные деревенские жители по-прежнему сгрудились в пределах каменной ограды кромлеха. Могу видеть их, поскольку вспышки молний почти непрерывны.