Шепчущий во тьме

Силуэты больших, поставленных вертикально камней зловеще вырисовываются на горизонте, источая тусклый зеленоватый свет, отчего их видно даже тогда, когда нет молний. Раскаты грома глушат, и чудится, будто что-то отвечает им невесть откуда. Пока я писал эти строки, язычники на пике холма принялись петь, завывать и что-то выкрикивать, убого репетируя древний ритуал. Дождь льет как из ведра, но они, не обращая внимания, прыгают и визжат в каком-то дьявольском исступлении: «Йа! Шаб-Ниггурат! Черная Коза и ее Легион Младых!»

Однако страшнее всего сейчас в доме. Даже находясь на втором этаже, я слышу в подвале гулкие шаги, бормотание, шуршание, приглушенные раскаты далекого грома в том самом погребе. Они мешают мне вспомнить кое-что – имя Эдриана Слейта странным эхом отдается в моем мозгу. Зять Дирка ван дер Хайля – и его дочь, внучка старого Дирка и правнучка Аваддона Кори…

Позже

Господи, вспомнил наконец, где видел это имя. Вспомнил – и дрожу. Все пропало…

Левой рукой судорожно сжимаю ключ, и он теплеет. Порой что-то непонятное бьется и пульсирует в нем до того отчетливо, что я почти чувствую, как сталь оживает и шевелится. Ключ попал сюда из Йан-Хо для чудовищных дел, а ужасный долг их свершения теперь на мне – я слишком поздно понял, что малая толика крови ван дер Хайлей, смешавшись с кровью Слейтов, досталась моим предкам и течет теперь в моих жилах. Остатки мужества покидают меня; нет уже и прежнего любопытства. Я знаю, точно знаю, какая кошмарная бездна уготована мне за этой железной дверью. А если Клэс ван дер Хайль действительно был одним из моих предков – неужели его неслыханный грех должен искупить я?

Но я не хочу – клянусь, не хочу!..

(Дальше почерк становится менее разборчивым)

Слишком поздно – уже не сбегу – спасения нет – черные лапы материализуются – вот-вот сволокут вниз, в подвал…

Перевод Григория Шокина

Примечание

Рассказ написан Лавкрафтом совместно с Уильямом Ламли в октябре 1935 г. и опубликован в феврале 1938 г. в журнале “Weird Tales”. Сохранившийся черновик Ламли свидетельствует о том, что Лавкрафт оставил лишь несколько общих положений сюжета и полностью переписал весь текст.

Упокоение

В мирных, по смерти хотя бы, пристанищах да отдохну я.

Вергилий, «Энеида» (книга VI, строка 371)[48]

Так как события, о коих пойдет здесь речь, изолировали меня от общества в приюте для умалишенных, я прекрасно осознаю, что мало кто из читателей сочтет мой взгляд на вещи адекватным. К сожалению, люди по большей части обретаются в слишком тесных рамках умозрения – и потому не могут с мерилом терпения и ума подойти к определенным видам восприятия, доступным лишь немногим сверхчувствительным индивидам. Все, что лежит за гранью обыденного опыта, люди отметают. Те из них, кто обладает большей ученостью, знают: кардинального различия между реальным и ирреальным нет – все вещи кажутся такими, какими мы видим их, благодаря тончайшему психофизическому инструментарию, который у каждого свой. Но прозаический материализм масс воспринимает ясновидцев, чей ум проникает за завесу очевидного эмпиризма, как сумасшедших, требующих лечения.

Меня зовут Джервас Дадли. С ранних лет я был фантазер и мечтатель. Достаток семьи избавлял меня от необходимости заботиться о хлебе насущном, а мой темперамент не способствовал единению со сверстниками, чьи развлечения мне казались глупыми, вот я и отпускал свой разум гулять в мирах, отделенных от мира зримого. Юные годы я тратил на чтение малоизвестных книг и прогулки в окружавших родительский дом полях и рощах. Не думаю, что открывшееся мне в тех томах и увиденное в тех полях и рощах совпадает с тем, что видели там мои сверстники, но сказать нечто большее – лишь подтвердить все те жестокие наветы на мой интеллект, которые порой слышу из перешептываний обслуги вокруг меня. Мне достаточно рассказать о событиях, не анализируя причины.

Да, между собой и зримым миром я провел границу – но ни одному человеческому существу не удавалось еще отрешиться полностью от себе подобных, погрузиться в полное одиночество. Урезая общение с живыми, человек неизбежно обращается к чему-то вовсе не живому – или уже не живому.