Шепчущий во тьме

То было призрачным летом, когда луна озаряла старый сад, по которому я бродил, – призрачным летом дурманных цветов и влажных морей листвы, что навевают сумасбродные и пестрые сны. Проходя мимо неглубокого прозрачного ручья, я заметил необычную для него рябь, подернутую желтым светом, словно бы безмятежные воды эти неодолимыми течениями влекло к чуждым океанам за границами здешнего мира. Бесшумные и искрящиеся, блестящие и предвещающие недоброе, эти заклятые луной воды мчали невесть куда, а с укрытых зеленью берегов в опиатном ночном ветре один за другим вспархивали цветки белого лотоса и обреченно опускались в ручей, где кружили в водоворотах и пугающе исчезали под резным арочным мостом, не переставая взирать на меня с жуткой безучастностью неподвижных мертвых лиц.

И когда я побежал по берегу, давя безоглядно спящие цветки и все более безумея от страха перед неведомым и искусом мертвых лиц, мне открылось, что в лунном свете у сада нет конца, потому что на том самом месте, где днем высились стены, теперь простирались лишь новые виды с деревьями и тропами, цветами и кустами, каменными идолами и пагодами, изгибами озаренного желтыми лучами ручья в травянистых берегах и под вычурными мраморными мостами. Губы мертвых лотосовых лиц печально шептали и звали меня за собой, а я не прекращал своего бега, пока ручей не раздался в реку, которая меж зарослей колышущегося тростника и пляжей отсвечивающего песка вывела к берегу огромного безымянного моря.

И море то освещала мерзкая луна, а над его безгласными волнами нависали сверхъестественные ароматы. Когда же я увидал, как тонут в нем лотосовые лица, меня взяла досада, что нет у меня сетей, чтобы ловить цветки и потом выведывать у них тайны, которые луна привнесла в ночь. Но вот лунный лик отворотился на запад, увлекая за собой воды от угрюмого берега, и тогда в сиянии передо мной предстали древние шпили, доселе таившиеся под волнами, а с ними – белые колонны, распестренные гирляндами зеленых водорослей. Понимая, что в это затонувшее место пожаловали все до одного мертвые, я содрогнулся, и у меня пропало желание общаться с лотосовыми лицами. И все же, стоило мне приметить вдали над морем черного кондора, спускавшегося с неба для отдохновения на громадном рифе, меня вдруг охватило желание обратиться к нему и расспросить о тех, кого я знал, пока они еще были живы. Об этом я дознался бы у птицы, но была она слишком далека, а потом и вовсе пропала из виду, будто растаяв над огромной черной скалой.

Я следил за отливом под заходившей луной, и глазам представали поблескивавшие шпили, башни и крыши этого мертвого города в потоках стекавшей воды[71]. И пока я смотрел, обоняние мое отвращалось от смрада, что бесцеремонно перебивал ароматы, – смрада мертвых со всего мира, ибо в этом затерянном и забытом месте воистину собралась вся кладбищенская плоть, где ее глодали, где насыщались ею тучные морские черви.

Зловредная луна теперь нависала надо всем очень низко; но тучным морским червям для питания она и не нужна. Я созерцал всплески, выдававшие извивавшихся под водой тварей, как вдруг меня снова проняло дрожью, на этот раз – со стороны той дали, где совсем недавно пролетал кондор. Нутром я будто учуял там некий ужас – пока еще незримый.

И весь я содрогнулся не без причины, ибо стоило мне поднять глаза, как им предстало зрелище далеко отступившей воды, так что огромный риф, коего я ранее видел лишь край, обнажился значительно больше. И ко мне пришло осознание, что риф этот не что иное, как черная базальтовая макушка ошеломительного идола, чей чудовищный лоб теперь блестел в тусклом лунном свете и чьи нечестивые копыта, должно быть, рыхлили адский ил на глубине нескольких километров… и тогда я закричал – и продолжал кричать из страха, что после бегства с неба зло ухмылявшейся, вероломной желтой луны над водой поднимется пока еще скрытое лицо, и на меня обратятся пока еще скрытые идолиные глаза.

Дабы избегнуть сей безжалостной участи, я не колеблясь и даже с радостью нырнул в смрадную отмель, где средь поросших стен и затопленных улиц жирные морские черви пируют мертвыми со всего мира[72].

Перевод Дениса Попова

Примечание

Стихотворение в прозе «Что приносит луна» (What the Moon Brings) написано Лавкрафтом 5 июня 1922 г. и впервые опубликовано в “The National Amateur”, вып. 45, № 5 (май 1923 г.); с. 9. Сюрреалистическое и крайне далекое от романтичности повествование от первого лица – очевидно, основанное на сне автора – начинается в настоящем времени, однако затем следует изложение событий прошлого, из чего можно заключить, что финальный прыжок героя в «смрадную отмель» смертельным не оказался (а если все-таки и оказался, то история передается призраком, что не является характерным для Лавкрафта приемом).

Из древности