В стране была сотня жрецов Темного Бога под предводительством Верховного жреца Имаш-Мо, который шел перед королем Табоном на празднике Натхов и гордо стоял рядом, пока монарх преклонял колени в святилище Дорика. У каждого жреца было по мраморному дому, по сундуку с золотом, каждый имел в своем распоряжении много рабов и изобильный гарем. Законы были писаны так, что этих доблестных стражей не особо-то и затрагивали, – и поэтому страх, как бы Гатанозоа не вынырнул из глубин и не скатился с горы, сея ужас и окаменение среди людей, все равно оставался в обществе. В последние годы духовенство Му воспрещало пастве строить любые догадки или даже воображать себе, каковым может быть кошмарный облик их божества.
Но в Эру Красной Луны (по оценкам фон Юнцта, 173–148 гг. до н. э.) человек впервые осмелился бросить вызов Гатанозоа и его безымянной угрозе. Этим дерзким еретиком был Т’юог, верховный жрец Шаб-Ниггурат и хранитель медного храма Козлицы с Легионом Младых. Он долго размышлял о том, насколько сопоставимы по уровню могущества разные боги, и ему являлись странные сны и откровения, касавшиеся жизни этого и более ранних миров. В конце концов он уверился в том, что существуют якобы дружественные человеку силы, у которых есть что противопоставить враждебно настроенным божкам, и счел, что богиня-мать Шаб-Ниггурат, будучи созидательницей по своей природе, наряду с Нагом, Йебом[79]
и Йигом – Отцом Всех Змей – готова встать на его сторону против бездумных террора и жестокости дикого Гатанозоа. Вдохновившись таким откровением, Т’юог вывел на скорописном наакале своего ордена странную формулу, которая, как он верил, убережет ее носителя от окаменения. С такой защитой смельчак мог бы взобраться на страшные базальтовые скалы и – первый из всех людей! – проникнуть в циклопическую крепость, под которой, по слухам, скрывался Гатанозоа. Оказавшись лицом к лицу с ним и имея на своей стороне силу Шаб-Ниггурат и ее потомства, Т'юог верил, что сможет усмирить его и, после всех этих лет, развеять нависшую над континентом Му угрозу. Когда народ Му освободится благодаря его усилиям, то почестям, которые его ожидают, не будет предела. Все богатство жрецов Гатанозоа волей-неволей перешло бы к нему; возможно, он смог бы претендовать даже на титул правителя или божества.Итак, Т’юог написал свою заветную формулу на свитке из
Однако он не учел ревности и своекорыстия избалованных жрецов Гатанозоа. Как только они прознали о его плане, то, опасаясь за свой престиж и привилегии в случае, если Бог-Демон будет свергнут с трона, стали во всеуслышанье протестовать против «страшного святотатства», уверяя, что ни один человек не сможет противиться Гатанозоа, что всякая попытка бросить ему вызов окончится геноцидом, отвратить который не смогут ни жрецы, ни магия. Так они надеялись настроить общественное мнение против Т’юога; однако столь сильно было стремление людей к свободе от Гатанозоа и столь крепка их уверенность в мастерстве и рвении жреца-бунтовщика, что все протесты ни к чему не привели. Даже король Му, обычно слепо слушавший жрецов, отказался запретить дерзкое паломничество.
Именно тогда жрецы Гатанозоа тайком проделали то, чего не могли учинить открыто. Однажды ночью Имаш-Мо, верховный жрец, прокрался к Т’юогу в келью и вынул из руки у спящего металлический тубус; молча вытащил могущественный свиток и положил на его место другой, очень похожий, но не имевший силы против любого бога или демона. Имаш-Мо был доволен операцией, поскольку знал, что Т’юог вряд ли снова изучит содержимое манускрипта. Думая, что защищен истинным свитком, еретик взойдет на запретную гору и угодит в царство зла, а Гатанозоа, не сдерживаемый никакой магией, позаботится обо всем остальном.
Священникам Гатанозоа больше не пришлось бы проповедовать против чьего-то неповиновения: пускай Т’юог идет своим путем, навстречу гибели! Втайне они, однако, берегли похищенный свиток как зеницу ока, передавая его от одного Верховного жреца к другому, – для использования в любом варианте туманного будущего, когда это, возможно, понадобится (или чтобы нарушить злую волю своего покровителя). Итак, остаток той ночи Имаш-Мо проспал в великом покое, с истинным свитком в новом тубусе.