Шепчущий во тьме

На рассвете в День Небесного Пламени (название не объяснено фон Юнцтом) Т’юог, сопровождаемый молитвами и песнопениями народа и при благословении короля Табона, начал восхождение на страшную гору с посохом из дерева тлат в правой руке. Под его одеждой был тубус, содержавший то, что он считал истинным оберегом (ему не удалось, как и рассчитывали идеологические противники, распознать подмену). Жрец также не внял иронии в молитвах, которые Имаш-Мо и другие священники Гатанозоа произносили за его безопасность и успех.

Все утро люди стояли и смотрели, как уменьшавшаяся фигура Т’юога карабкалась вверх по заброшенному базальтовому склону, до сих пор чуждому человеческим шагам, и многие еще долго смотрели после того, как он исчез там, где опасный выступ вел к скрытой стороне горы. В ту ночь нескольким чувствительным сновидцам казалось, что они уловили слабую дрожь, сотрясавшую ненавистную вершину; впрочем, большинство высмеивало их за это заявление. На следующий день огромные толпы людей смотрели на гору, молились и гадали, как скоро вернется Т’юог. И так – на следующий день, и еще через день. Неделями они надеялись и ждали, а потом сникли в безутешных рыданиях. Никто никогда больше не видел Т’юога, который спас бы человечество от страхов.

После этого люди лишь с дрожью вспоминали самонадеянность Т’юога и старались не думать о наказании, которому подверглось его непочтение. А жрецы Гатанозоа одной лишь улыбкою усмиряли тех, кто смел возмущаться воле бога и оспаривать его право на жертвы. В последующие годы хитрость Имаш-Мо стала известна народу; но это знание не изменило общего мнения о том, что Гатанозоа лучше попросту не гневить. Никто никогда больше не осмеливался бросить ему вызов. Так текли века, и царь сменял царя, и Первосвященник сменял Первосвященника, и расы возвышались и приходили в упадок, и земли поднимались над морем и возвращались в море. И через многие тысячелетия на К’наа обрушился упадок – и наконец в ужасный день бури и грома, бесовского грохота и волн высотой с гору вся земля Му погрузилась в бездну навсегда.

И все же в последующие эпохи просачивались от нее тонкие ручейки древних тайн. В далеких чужеземьях встречались вместе серолицые беглецы, пережившие ярость морского дьявола, и странные небеса пили тогда дым алтарей, воздвигнутых исчезнувшим богам и демонам. Хотя никто не знал, в какую бездонную пропасть погрузилась священная вершина и циклопическая крепость страшного Гатанозоа, все еще находились такие, кто бормотал его имя и приносил ему безымянные жертвы, чтобы он не всплыл из-под толщи вод и не начал сеять среди людей страх и каменную погибель.

Вокруг рассеянных по миру жрецов вызревали пережиточные потаенные культы. На новых землях народы чтили своих богов и отвергали чужих, поэтому покров тайны окутал служения беженцев с Му. И в лоне их религиозного движения совершались отвратительные действа и поклонение странным реликвиям. Ходили слухи, будто древняя линия жрецов полумифической страны еще хранит подлинный оберег против Гатанозоа, который Имаш-Мо украл у спящего Т’юога, но никто из нее не в силах дешифровать таинственный текст и даже не представляет, в какой части света пребывают ныне земля К’Наа, страшная гора Йаддит-Гхо и титаническая крепость богомогущественного демона.

Хотя культ этот расцвел главным образом в регионах Тихого океана, где некогда и простирался континент Му, говорили о наличии тайных и презираемых «кругов Гатанозоа» в нечестивой Атлантиде и на непознаваемом плато Ленг. Фон Юнцт давал также понять, что приверженцы культа жили в легендарном подземном королевстве Кн’йан, и приводил довольно веские доказательства его проникновения в Египет, Халдею, Персию, Китай и в исчезнувшие семитские королевства Африки, а также в Мексику и Перу. Фон Юнцт был недалек от утверждения, что ответвления культа дошли и до Европы и имели тесную связь с расцветом ведьмовства, против коего тщетно гремели папские буллы. Но общественное негодование от иных ритуалов и жестоких жертвоприношений выпололо большинство тех зловещих побегов. В конце концов культ стал гонимым и еще более законспирированным, но корни его остались. Порой он поднимал уродливую голову на Дальнем Востоке, или на островах Тихого океана, где его доктрины в какой-то мере смешивались с полинезийской эзотерической культурой Ариои[80].