Шепчущий во тьме

Я персонально повадился отслеживать состояние мумии – и к середине октября пришел к выводу, что в ее тканях каким-то образом вновь запустились гнилостные процессы. Судя по всему, воздух в музее негативно повлиял на минерально-кожистую оболочку, и распад заставил конечности сместиться, а лицевые мышцы – расслабиться. Учитывая полувековое пребывание мумии в неизменной сохранности, такие перемены нельзя было назвать хоть сколько-нибудь безвредными. По моей просьбе штатный таксидермист музея мистер Мур несколько раз дотошно осмотрел экспонат. Он отметил общее размягчение его текстуры и нанес на кожный покров мумии фиксирующий спрей-астрингент, но на более радикальные вмешательства не решился, опасаясь только ухудшить состояние тела.

На посетителей «третьего притока» постепенный распад мумии произвел довольно странный эффект. До сих пор каждая новая сенсационная статья в прессе привлекала в музей новые партии зевак, но сейчас, хотя газеты и не переставали утверждать, что «мертвец в Кэботском музее позабыл о вековом покое», публика вроде бы начала сомневаться в том, стоит ли следить за делом дальше и испытывать страх перед тем, что еще недавно бередило болезненную пытливость. Над музеем словно бы зависла угрюмая туча, и число посетителей вскоре сократилось до нормального. При уменьшении наплыва стали еще более заметны подозрительные иностранцы, продолжавшие бывать в наших залах. Их число, похоже, не изменилось.

18 ноября одного из этих чужаков, перуанского индейца, разбил припадок прямо у выставочной витрины. Позднее, уже в больнице, бедняга непрестанно вопил: «Он хотел открыть глаза! Т’юог хотел открыть глаза и посмотреть на меня!» К тому времени я всерьез настроился удалить мумию из экспозиции, но дело застопорилось под давлением консервативной музейной администрации. Нельзя было не заметить, как за последнее время Кэботский музей обрел дурную славу у жителей тихих и благонравных окрестных районов. После инцидента с перуанцем я строго наказал смотрителям никого не подпускать надолго к тихоокеанскому реликту.

24 ноября, сразу после закрытия музея в пять пополудни, один из смотрителей обнаружил, что веки мумии приподнялись. Самую малость – так, что явился только тонкий сегмент глазных белков, – но трудно было не насторожиться от такой новости. Срочно вызванный доктор Мур хотел изучить сей феномен под увеличительным стеклом, но стоило ему дотронуться до мумии, как ее веки снова плотно сомкнулись; все попытки осторожно приподнять их пальцами не принесли результата, а применить какие-либо инструменты таксидермист не решился. Когда он доложил мне о произошедшем в телефонном разговоре, я испытал ужас, совершенно несоразмерный этому, судя по всему, легко объяснимому инциденту. Пару мучительных мгновений я всерьез разделял темное заблуждение невежд и страшился того проклятия, что могло отряхнуть с пят прах тьмы времен и безжалостно обрушиться на нас.

Спустя два дня некий угрюмый филиппинец был пойман за попыткой спрятаться в служебном помещении музея перед его закрытием. В полицейском участке он отказался назваться по имени, и его задержали до выяснения обстоятельств. Между тем тщательный надзор за мумией, судя по всему, охладил пыл ее иностранных почитателей: визитов с их стороны поубавилось после того, как смотрители стали последовательно отгонять от витрины тех, кто «засматривался» на реликвию.

В ранние утренние часы четверга, 1 декабря, события достигли ужасного пика: под сводами музея заметались пронзительные крики отчаянного испуга и агонии. Живущие в домах по соседству люди принялись названивать в полицейский участок; вскоре наряд прибыл на место, а за ним подтянулись по срочному вызову я и еще несколько человек из персонала Кэбота. Одни полисмены дежурили у входов и выходов из здания, следя, чтобы его никто не покинул, а другие вместе с нами осторожно вошли внутрь. В вестибюле у стены покоилось тело ночного сторожа с веревкой из ост-индского конопляного волокна на шее – презрев все наши меры предосторожности, кто-то злонамеренный смог пробраться сюда и задушить несчастного. Теперь, однако, все здание погрузилось в гробовую тишину – уж не знаю, как полисмены, а мы, сотрудники, боялись подниматься наверх, в роковое крыло, где, по нашему разумению, и находилась виновница нечестивого торжества. Мы почувствовали себя слегка увереннее, буквально залив помещение музея светом, когда включили все лампы с центрального распределителя в коридоре. Наконец, неохотно поднявшись по витой лестнице и миновав высокую арку, наша делегация направилась в зал мумий.

В ярком свете лампионов, направленных на витрины и их мертвое содержимое, нам явился ужас, ошеломляюще свидетельствовавший, что мы многого не знаем о природе реликвии, опрометчиво занесенной в музейные каталоги.

Оба преступника были здесь. Видимо, они спрятались в здании перед закрытием, но одного взгляда на них хватило, чтобы понять: этим двоим уже не грозит суд за убийство сторожа. Свое они уже получили.