Шепчущий во тьме

– Ты мыслишь ничтожными категориями, – бросил Тевн. – Не думаешь же ты, что мир людей – эталон для поверки правил всей Вселенной? Есть много такого, о чем мы даже не подозреваем, а происходит оно прямо у нас под носом, и я не о мелочных темных делишках простых людей, а о том, что обычно зовется «необъяснимым», «потусторонним»… ну, ты, думаю, меня понял. Современная наука отодвигает границы неизвестного и доказывает, что древние мистики были не так уж далеки от истины, хм?

Внезапно я понял, что не хочу больше смотреть на снимок; я хотел уничтожить его и отделаться от самого факта его существования. Тевн неожиданно предположил некий запредельный сценарий происшествия на холме – и столь же запредельный липкий страх вдруг обуял меня и отвадил от отвратительного пейзажа, в котором я теперь боялся найти какую-либо знакомую черту… и понять ее истинное предназначение.

Я взглянул на своего товарища. Он весь подался к старинной книге с очень странным выражением на лице, но потом выпрямился.

– Давай отложим это дело до завтра. Гадать можно и на кофейной гуще, но проку от того не будет, верно? Я договорюсь с хранителем музея, где находится гемма, чтобы мне ее выдали для изучения – на время. А там уж сделаю все, что в моих силах.

– Как скажешь, – ответил я. – Тебе придется отъехать в Кройден?

Тевн кивнул.

– Значит, оба – по домам, – решил я.

III

Нет необходимости описывать события последующих двух недель, ибо они лишь ставили меня неустанно перед выбором: либо я поддаюсь безумному желанию наведаться снова к загадочному древу грез, либо доверяюсь своему страху и запрещаю себе обращаться к этому образу и всему, что с ним связано, даже в мыслях. Тому, что я туда не вернулся, я обязан воле скорее случая, чем собственной. Я знал, что Тевн активно ведет исследование, тайно выехав куда-то на автомобиле и возвратившись в условиях суровой конспирации. Намеками по телефону мне дали понять, что он позаимствовал непонятный первобытный артефакт, упомянутый в антикварной книге – гемму, – и что он занят разработкой способа применить ее свойства к фотографиям, которые я оставил у него. Тевн отрывочно говорил о «преломлении», «поляризации» и «неизвестных углах пространства и времени» и указал, что строит нечто вроде стенда или камеры-обскуры для изучения любопытных снимков с помощью геммы.

На шестнадцатый день я получил поразительное сообщение из клиники в Кройдене. Тевн был там и хотел немедленно меня видеть. Он перенес какой-то странный приступ; его нашли лежащим без сознания друзья, которые пробрались в его дом, услышав оттуда крики смертельной агонии и страха. Хотя Тевн все еще был слаб и беспомощен, теперь он пришел в себя и, похоже, отчаянно желал чем-то со мной поделиться – или попросить исполнить определенные важные обязательства за него. О том мне сообщили из клиники по телефону; через полчаса я был у постели моего друга, поражаясь тому, как беспокойство и напряжение изрядно состарили его за столь короткое время. Первым делом он заставил всех медсестер покинуть палату, сославшись на то, что желает пообщаться конфиденциально.

– Эй, Одиночка… я увидел это! – Его голос звучал надтреснуто, напряженно. – Их нужно уничтожить все, эти доказательства. Я увидел это без прикрас, и оно убралось, но снимки лучше не сохранять. Больше это дерево там не появится – надеюсь, такого не будет, – разве что в следующий год Черной Козы, а до него еще ужасно много времени. Теперь тебе ничего не грозит… никому там ничего не грозит. – Он сделал паузу, тяжело дыша, и продолжил: – Пожалуйста, извлеки гемму из устройства и положи в сейф – код же тебе известен? Я должен отнести ее туда, откуда взял… Придет время – и она понадобится, чтобы отвадить от кого-то очень глубокую беду. Мне еще не разрешают выписаться, но я места не буду себе находить, пока не узнаю, что артефакт находится в надежных и безопасных условиях. Не заглядывай в ящик… это ударит по тебе так же, как ударило по мне. И сожги эти проклятые фотографии… ту, что в стенде, и все-все другие! – Тевн явно перенервничал; медсестры снова появились в палате и указали мне на дверь выразительными жестами, когда он откинулся на койку и закрыл глаза.