Шепчущий во тьме

Рассказ был написан Лавкрафтом в соавторстве с писателем-фэном Дуэйном У. Раймелом (1915–1996) в 1934 году. Константин Тевн вновь появляется, на сей раз в роли рассказчика, в истории «Драгоценности Шарлотты» (1935; русск. перевод А. Осипова – 2016), которая значится как сольная работа Раймела, но, вполне вероятно, также была как минимум отредактирована Лавкрафтом.

Расхороненный

Волна дурных сновидений отступила резко, и я, вернувшись в мир, сразу огляделся по сторонам. Вид высоких потолочных сводов и узких закопченных окон пробудил во мне думы самого мрачного толка. Похоже, все планы Эндрюса в моем отношении претворились в жизнь. Не чувствуя в себе силы и пальцем шевельнуть, я растянулся на большой кровати, чьи колонны под балдахин, казалось, убегали ввысь – в некую непомерную перспективу. С полок большого шкафа на меня взирал взвод корешков антикварных книг. Эти покои были самыми уединенными и необжитыми в древнем особняке, где мы ютились вот уже многие лета кряду. На пристенном столике был установлен громоздкий канделябр, чьи литье и вид выдавали предмет неоспоримой старины. Светлый тюль на окнах уступил место черным завесям, которые, волею игры тени и умирающего света, наводняли комнату причудливыми трудноуловимыми фантомами.

События, предшествовавшие моему заключению в доме, напоминавшем средневековый замок, всплывали в памяти с трудом. Ничего хорошего они не сулили, и я поежился зябко, припомнив место, где находился прежде, – там я вполне мог проститься с жизнью и остаться навсегда. И вот моя память вернулась к событиям, толкнувшим меня к выбору между двумя смертями: реальной и мнимой, когда меня нужно было лишь предъявить как усопшего, а уж потом излечить при помощи лекарства, известного моему закадычному товарищу Маршаллу Эндрюсу.

Все началось год назад, когда, вернувшись с Востока, я обнаружил, что поражен проказой. Я знал, что иду на серьезные риски, ухаживая за больным братом на Филиппинах, но вплоть до самого возвращения на родину никаких опасных симптомов не проявлялось. Первые признаки болезни заметил Эндрюс; он умалчивал об этом так долго, как только мог, но трудно утаить подобные вещи от того, с кем постоянно общаешься.

Так я стал обитателем древнего «замка» на вершине холма, нависшего над сирыми кварталами Хэмпдона, рассыпанными по округе. Я добровольно заточил себя в его душных комнатах, за массивными арочными дверьми. Мне предстояло влачить весьма жалкое существование, и я чувствовал себя поистине проклятым Богом. Но Эндрюс, не желавший смириться с моей конечной участью друг, тщательно заботился обо мне, обеспечивая и строгий карантин, не допускавший распространения заразы, и некоторую долю комфорта и мелких радостей. Будучи практикующим хирургом, он пользовался в этих краях широкой и в то же время отчего-то недоброй славой, державшей местных жителей на почтительном расстоянии от особняка и заодно потворствующей сокрытию от властей опасного пациента, которого, по совести, следовало поместить в клинику, пусть даже и без его на то согласия.

На исходе первого года моего затворничества, в конце августа, Эндрюс отбыл в Вест-Индию, чтобы изучить, как он это назвал, «методы народной медицины». Теперь помогал мне во всем старик Саймс, дворецкий. До сих пор никаких внешних признаков болезни не проявлялось, и я жил вполне сносно, хотя и почти уединенно в отсутствие моего товарища. Именно в это время я прочитал многие тома, которые Эндрюс приобрел за двадцать лет работы хирургом, и понял, почему его репутация оставалась несколько сомнительной, хотя он считался одним из лучших специалистов в стране. Едва ли имели отношение к современным врачебным нормам трактаты и статьи без указания авторства о рискованных низкоморальных опытах на ниве хирургии; рассказы о странных эффектах трансплантации желез и омоложении как животных, так и людей; доклады о попытках пересадки головы и множество других фанатичных спекуляций, очевидно не одобряемых ортодоксальной медициной. Еще оказалось, что Эндрюс был авторитетным специалистом в области малоизвестных лекарств; некоторые из тех книг, что я просмотрел, указывали на то, как много времени он посвятил химии и поиску новых препаратов, которые могли бы использоваться в качестве вспомогательных средств в хирургии. Оглядываясь сейчас на эти исследования, я нахожу их связь с тем, что произошло впоследствии, – связь очевидную и в той же мере преступную.