Конечно же, все эти россказни – нелепые пережитки старых времен. Да и сам Данвич невероятно стар – куда как старше любого другого поселения в радиусе пятидесяти километров. К югу от поселка еще можно найти стены погреба и печную трубу древнего дома Бишопов, построенного до 1700 года, в то время как руины возведенной в 1806 году мельницы у водопада – самый «молодой» образец зодчества в тех краях. Промышленного расцвета тут будто и не случалось, не охватила Данвич и «фабричная лихорадка» девятнадцатого века. Старее прочих сооружений большие кольца грубо отесанных каменных колонн на вершинах холмов, но их чаще приписывают индейцам, нежели поселенцам. Залежи черепов и костей, найденные внутри этих кругов и вокруг большого камня, схожего формой со столом, что на Дозорном Холме, поддерживают распространенное мнение, что в таких местах некогда хоронили усопших индейцы-покамтаки. Впрочем, многие этнологи, не принимая во внимание абсурдную неправдоподобность своей версии, упорно настаивают, что покоятся там останки белых людей.
Именно в Данвиче, в большом полупустом фермерском доме, стоявшем у самой горы, в шести километрах от поселка и в двух с небольшим – от ближайшей усадьбы, в воскресенье, 2 февраля 1913 года, в 5 часов утра пришел в этот мир Вильбур Уэйтли. Дату запомнили так хорошо, потому что роды выпали на Сретение – праздник, традиционно отмечаемый в Данвиче под совсем другим названием, – и еще потому, что в ночь перед родами все собаки в округе захлебывались лаем, а с холмов доносился странный гул.
Меньшего внимания заслуживал тот факт, что мать младенца происходила из вырождающейся линии рода Уэйтли. Эта уродливая тридцатипятилетняя альбиноска всю жизнь прожила с полоумным отцом, который в молодые годы среди соседей прослыл колдуном. Лавиния Уэйтли никогда не была замужем, но положения своего нисколько не стыдилась – впрочем, к таким вещам в Данвиче относились без предосудительства. Она игнорировала сельские сплетни о личности предполагаемого отца – а о нем в Данвиче гадали так вольно, насколько хватало фантазии – и искренне гордилась сыном, чья смуглая физиономия с козлиным профилем разительно контрастировала с белой кожей и красноватыми глазами матери. Не раз и не два поминала Лавиния, что-де младенца ждет большое будущее и что подвластны ему будут совершенно «особые силы».
Ворожба Лавинии не удивляла окружающих: еще в детстве она бесстрашно бродила по окрестным холмам в одиночку, а дома зачитывалась ветхими отцовскими фолиантами, что составляли наследство двухсотлетнего рода Уэйтли. Она никогда не ходила в школу, но запросто держала в голове тысячи отрывков из произведений античных авторов, которыми пичкал ее отец. Уединенный дом на отшибе издавна внушал страх, и причиной тому была репутация старшего Уэйтли как колдуна, чья супруга странно и скоропостижно скончалась в пору двенадцатилетия Лавинии, – само собой, никто не хотел иметь с такими людьми дела. Росшая в одиночестве в столь необычной среде, Лавиния вволю предавалась диким, грандиозным мечтаниям и странным занятиям; у девочки было полно свободного времени еще и потому, что работы по дому, где давно отказались от порядка и чистоты, оставалось совсем немного. В ночь, когда родился Вильбур, были слышны ужасные крики женщины; их эхо заглушало даже звуки, доносившиеся из глубин холмов, и лай собак.
На рождение Вильбура повитуху звать не стали, и о его приходе в мир соседи узнали лишь через несколько дней, когда старый Уэйтли спустился по свежему снегу в деревню и повел с сидевшими в бакалейном магазине Осборна странные речи. Облик старика заметно переменился: еще недавно казавшийся провозвестником темных сил, внушающим страх, сейчас Уэйтли будто сам опасался чего-то и слегка витал в облаках. Но ведь старший Уэйтли был не из той породы людей, каких могло бы смутить или даже напугать рождение чада… Много лет спустя люди вспоминали слова старика, сказанные им тогда:
– Меня не касается, о чем будут судачить кругом, но ежели сынишка Лавинушки моей хоть каплю будет на своего зачинателя похож, вы и представить не можете, какая заварится тут каша. Не только ведь людей земля эта носит, а и еще кой-кто на нее захаживает. Дочка много читала, много такого знает, о чем вы, простачье, и гадать не смеете. Как мне видно, так супруг ее так же хорош, как и любой муж, которого можно найти по эту сторону от Эйлсбери, и если бы вы знали о холмах так же много, как я, то перестали бы лясы точить о венчании в церкви. И вот что я вам еще скажу: придет время –