Шмуц

Скорее, скорее, пока ребецин не назначила условия или не попросила ее вернуться, или не сделала так, чтобы солнце в небе перестало опускаться ниже. Рейзл прижимает компьютер к себе и заставляет ноги вынести ее из офиса, бежать мимо пустых каморок, мимо стеклянных витрин с пустыми бархатными подушечками и маленькими овальными зеркальцами, в которых не отражаются украшенные уши и шеи, прямиком к выходу.

Умерла, потому что забыла

Рейзл садится на кровати. Утро окатывает ее ледяной волной и отбрасывает обратно на подушку. Она забыла прочитать Шма перед сном! Она проснулась по-настоящему? Или ей снится, что она очнулась, а на самом деле умерла, потому что забыла Б-га?

Она произносила Шма каждый вечер – с тех пор как ей исполнилось четыре, даже когда у нее был жар, даже когда у нее был бронхит и она заходилась кашлем после каждого слова. Она верила, с тех пор как ей было четыре, что, если она не прочитает Шма перед сном, она умрет.

Рейзл отбрасывает одеяло, в панике выпрыгивает из кровати. Чтобы убедиться. Вокруг темно, она дрожит. Ей холодно, значит, она не мертва, но это не до конца ее убеждает. Она по привычке встает лицом к востоку, молится по направлению к Иерусалиму, а также – кровати Гитти. Рейзл слышит глубокое, ровное дыхание сестры. Как можно было забыть про Шма? Ночью она смотрела одно видео за другим, трогала себя, пока не… уснула. Кожа там все еще мягкая, между складками будто раздается слабый гул. Она вспоминает, что увидела: одна красивая девушка целует другую. Они на улице, у бассейна, их шезлонги сдвинуты вместе, одна снимает майку с подруги и трогает ее золотистые титес. Рейзл не нравится это шмуциге слово, которое она услышала, когда была одна и сделала звук чуть громче – сиська, сиськи, титьки, – но других слов в ее мамалушен нет, насколько ей известно, так что пришлось выдумать свое слово: титте. Не идиш и не английский. Новое слово на рейзлском. Титте – одна, титтес – две. Она смотрит целое видео троганий и поцелуев титтес, совершенно не похожих на ее собственные, болезненно белые. У девушки на видео титтес будто залиты солнцем. Цвета меда.

Вот! Вот почему она забыла произнести Шма!

– Прости меня, – шепчет она, закрывая глаза перед молитвой. Рейзл сжимает правый кулак и подносит его к груди, стучит в дверь грудной клетки. Ашамну, багадну, газальну. Она начинает читать серьезную исповедь, произносимую в Йом-Кипур[37]

, но от стыда останавливается. Разве она имеет право произносить эту исповедь от лица всех – «Мы предавали! Мы крали!», – когда ночной грех принадлежит ей и только ей? «Я смотрела» – бьет по груди. «Я видела девушек» – бьет по груди. «Я смотрела, я трогала, я нашла, я смотрела еще». Удар, удар, удар. «Я забыла прочитать Шма» – еще удар. «Я забыла Тебя». Все это она проделывает с дрожью – тонкая ночная рубашка не спасает от холода.

Как сделать, чтобы она больше так случайно не засыпала? Может, следует произносить Шма не после порно, а перед? Сложная дилемма. Если произнести ее перед порно, это будет все равно что укутать дер Башефера в одеяло и отправить спать, чтобы никто (даже дер Башефер!) не видел, чем она занимается после молитвы и слов «спокойной ночи». Если произнести Шма сначала, дер Башефер защитит ее ночью, несмотря на ее прегрешения… Но вдруг порно отменяет Шма? Вдруг, поворачиваясь от Шма к экрану, она рискует всем, о чем молилась: безопасностью родителей, и Йосси, и Гитти, и Мойше, и даже Шлойми, уверенностью, что на следующий день они все проснутся? Нет, она и дальше будет читать Шма после порно. Тогда запах глубоко внутри нее смешается с сильными словами, будто у молитвы тоже есть свой запах. Ее глаза закрыты, но в ноздри проникает ее собственный запах, губы раскрываются в молитве.

Она еще раз бьет себя в грудь, ставя печать на обещании не засыпать до Шма.

– Что случилось, Рейзи?

Рейзл открывает глаза. Еще слишком темно, и она не видит лица Гитти, но видит силуэт сестры. Она сидит на кровати, в ее сонном голосе звучит тревога.

– Почему ты бьешь себя в грудь? Тебе снился кошмар?

– Найн, – шикает Рейзл. – Я молюсь. Спи.

Гитти что-то услышала? Несмотря на холод, Рейзл накрывает горячая волна стыда. Недостаточно не засыпать до Шма. Надо перестать смотреть.

Рейзл поворачивается спиной к Гитти и продолжает молиться. Она стоит лицом к собственной кровати и беззвучно шевелит губами.

«Я больше не буду смотреть».

«Больше не буду. Хватит».

Она не умерла этой ночью: дер Башефер дал ей второй шанс. Если она искупит свой грех, то заслужит жизнь. Она не отрывает кулак от груди, но не бьет, чтобы не беспокоить Гитти, – только сильно давит, прижимает костяшки к плоти, будто хочет продавить грудь кулаком, дотянуться до самого сердца, вдавить эти слова в тело и сделать их правдой.