Шмуц

– А гитте вох, Мойше.

Услышав голос Мойше, Рейзл подпрыгивает и срывает с себя фартук. Сбегать к зеркалу в туалет и привести себя в порядок времени нет. Она руками приглаживает волосы, что не дает никакого эффекта – кудряшки моментально возвращаются на прежнее место, – и поочереди прикусывает губы, чтобы они стали краснее, как ее учила Сэм.

– Зачем это ты пришел? – спрашивает тати.

Рейзл морщится. Почему они говорят на пороге? Почему тати его не впускает? А вдруг тати вообще его не пустит? Им нельзя видеться до свадьбы!

Мойше откашливается.

– Я принес Рейзл подарок, – уверенно говорит он.

– И его надо было нести самому? Во всей иешиве не нашлось человека с парой здоровых ног, который мог бы его принести?

Рейзл опускается на стул, чувствуя полное отчаяние. Конечно, он должен был попросить кого-то другого отнести подарок. Но раз уж он здесь, почему нельзя его пустить!

– Простите, – говорит Мойше. – Это Теилим. – Пластиковый пакет хрустит, и Рейзл представляет эту маленькую книжечку псалмов, которая лежит там специально для нее. – Я не хотел давать ее кому-то другому, чтобы он отнес. Это был Теилим моей матери, благословенна ее память… – Голос Мойше надрывается, сердце Рейзл накрывает волной. – Он был у меня с тех пор, как она скончалась. Я не мог передать его кому-то другому.

– Теилим! – восклицает тати, мгновенно смягчаясь. – Принести Теилим – это всегда можно, Мойше.

Их шаги раздаются в коридоре.

– Рейзеле, пришел твой хосн

, – провозглашает тати.

Что бы Мойше ни задумал, делать это придется при всей семье. Тати возвращается к Гемаре, Гитти продолжает заниматься, мами берет тряпку и средство, оставленные Рейзл.

Мойше и Рейзл стоят в гостиной, под ярким светом субботней ночи, когда включается каждая лампа. Они стоят в метре друг от друга, достаточно близко, чтобы говорить тихо, но недостаточно близко, чтобы случайно друг друга коснуться. Мами даже не предлагает ему чай. У них максимум две-три минуты, потом тати положит их встрече конец.

Мойше быстро и тихо, почти шепотом, говорит:

– Я хочу, чтобы в день нашей свадьбы у тебя было что-то от меня.

Когда он говорит, Рейзл смотрит на его губы. Его жесткие усы и борода двигаются с каждым словом и почти скрывают губы, но она все равно их находит, красные, мягкие, чарующие. Кто этот Мойше? На свидании он был расслабленным, веселым, как ее брат Мойше. Теперь он стоит здесь с круглыми глазами, не очень-то ухоженный, в мятой рубашке с перекошенным воротником. Это новая сторона Мойше, напряженная, наполненная послешаббатним желанием. Оно всегда было в его сердце, просто сейчас вырвалось на свободу благодаря запаху гвоздики, пламени сливовицы?

Мойше держит книжечку между ними, зажимает ее двумя пальцами. Она кажется такой маленькой в его большой руке.

– Он был у моей мамы в день ее свадьбы, я хочу, чтобы он был у тебя в день нашей.

Рейзл чувствует боль Мойше, хочет его утешить. Так жаль, что он потерял маму, что у их детей будет на одну бабушку меньше. Хотя, если верить мами, это отчасти подарок, потому что не надо будет угождать свекрови. Но это и проклятье, потому что тяжело тягаться с призраком.

Они стоят молча, молекулы летают между ними, искрят, как электричество, поток энергии выливается из них и собирается вокруг маленького сефера в его руках. На обложке розовые розы в овальной рамке, золотыми буквами написано «Теилим».

– Шкоах, – шепчет Рейзл, серьезно кивая.

– Пусть Теилим придаст тебе сил, – говорит он. – Скоро моя сила будет в тебе.

От его слов у нее бегут мурашки, необычные мурашки. Между ее ног зарождается история, обещание его сил в ней пробуждает желание. Складывается особое «О», специально для него.

Там, где он войдет, ее место. Он смотрит на нее, не отводит взгляд, даже не моргает. Куда бы она ни хотела влиться, где бы ни хотела казаться своей, но у нее не получалось, – это все теперь не важно, потому что ее место рядом с Мойше. Краснея, Рейзл опускает взгляд и видит, что его пальцы побелели – так сильно он сжимал маленькую книжку. Ее он будет сжимать так же? Так крепко, чтобы было больно, но совсем чуть-чуть? Она хочет, чтобы ее так обнимали, после стольких месяцев скольжения руки, после того как она чуть не исчезла. Она привязана к нему взглядом, а через неделю она будет привязана к нему словом и делом. Она хочет быть привязанной – не к кровати или стене, но к его телу. Ждать целую неделю так долго. Ей невыносима мысль, что теперь, после этого краткого визита, они не увидятся вплоть до брачной ночи, что для того, чтобы скрепить вечный союз, им нужно так долго быть в разлуке.

Тати громко захлопывает Гемару и отодвигает стул. Время вышло.

Мойше убирает Теилим обратно в пакет и кладет его на диван.

– А гитте вох, – тихо говорит он.

– А гитте вох, – откликается она.

Псалмы – ее. Мойше – ее.

Платье