Шмуц

– Ты права, такая мицва ждать не может. Я пойду с тобой, – говорит тетя.

– Мима Фрейди, я хочу, чтобы ты пошла со мной. Мицва для нас обеих! Но я ведь забочусь о тебе, а сегодня обещали страшный ливень. Я слышала, будет гроза. Уже такая жара! А у тебя артрит!

– Да, воздух влажный, – кивает тетя, вытирая щеки тыльной стороной ладони. – Ладно, если ты будешь делать мицву, силы зла не смогут тебе помешать. А я отдохну, пока тебя нет.

Тетя опускается на диван. Рейзл приносит ей из спальни подушку, чтобы подпереть голову.

– Поторопись, – говорит мима Фрейди. – Как купишь – сразу домой.

– Йа, – говорит Рейзл и пускается вперед, по делам.

Прощай

Рейзл не знает, как попрощаться с Сэм, знает только, что они будут есть мороженое. Может, мороженое с маршмэллоу – последний кусочек трайфа перед ее свадьбой. Помимо мороженого-отвлечения, Рейзл надеется, что там будет музыка, которую любит Сэм – она всегда недовольно ворчит, когда музыка ей не нравится («Ебаные-капиталистические-свиньи-с-чартов-и-Грэмми» – так она говорила, и Рейзл пришлось искать значение всех этих слов, кроме «ебаные», которое она услышала еще до знакомства с Сэм).

– Выходишь замуж, значит? Круто, – говорит Сэм, сидя напротив нее в «Данкин донатс», объединенном с «Баскин-Роббинс». Зачерпывает ложку из ведерка «Роки-роуд»[80], которую купила Рейзл. Сэм сегодня почти что в хорошем настроении, ее стандартную черную форму рушит футболка, превращенная в майку, с криво обрезанными рукавами, на черном фоне много ярко-розовых поцелуев, будто Сэм поцеловали сто раз.

– Йа, – соглашается Рейзл. – Круто.

– Кто женишок? – спрашивает Сэм, выкапывая ров по периметру ведерка. Она передает мороженое Рейзл. В центре возвышается островок мороженого, из него, точно копье, торчит пластиковая ложка. Рейзл выкапывает на острове кратер.

– Его зовут Мойше, как моего брата. Он мой единственный, – она краснеет.

Тут любая другая девушка из окружения Рейзл запищала бы и спросила, когда свадьба, потребовала внимательно рассмотреть кольцо.

– Можно мороженое? – спрашивает Сэм.

Отчасти это все упрощает. Рейзл передает Сэм липкое картонное ведерко с шоколадными отпечатками – их дружбу в сахаре и стабилизаторах, какао и миндальных лепестках. В липком маршмэллоу. Рейзл может ни слова не говорить о свадьбе, о том, что Сэм нельзя на нее пригласить, что нельзя познакомить их с Мойше, может не просить прощения, что выбрала этот слишком яркий «Данкин донатс» в качестве последнего места встречи – на время или навсегда. Это еще неизвестно, так что Рейзл решила об этом не говорить – не говорить, что на этом они расстаются.

– Ты еще с Куртом? – спрашивает Рейзл.

– С кем?

– Ты была с ним на пляже, – говорит Рейзл.

– А, – говорит Сэм. – Не-а. Не видела его. Давно уже.

Когда Сэм снова тянется через столик за мороженым, Рейзл замечает у нее на предплечье пятно, ярко-красную кожу.

– Что это? – спрашивает Рейзл, еще не готовая отдать пинту, когда Сэм протягивает руку чуть дальше, ближе к ней, обнажая нечто похожее на «Билли», написанное странным синим шрифтом.

– Что? А, ничего, – говорит Сэм. – Познакомились пару недель назад, думала, будет что-то серьезное. – Сэм убирает руки и обхватывает себя, пряча буквы на коже. – Доедай мороженое, – говорит она.

Сэм надувает губы. Закатывает глаза.

– Как только найду деньги – сведу. Это решение приняла я – дура. Некоторые пьяные садятся за руль, я – в кресло тату-мастера.

Рейзл пододвигает мороженое к Сэм. Чтобы той не приходилось тянуться.

– Блин, ты слышишь эту брехню? – Сэм тыкает ложкой в воздух у них над головами, указывая на музыку, как на ощутимый предмет, который можно проткнуть. – «Мы можем делать что хотим», – передразнивает она певицу. – Ебучая Майли Сайрус. Конечно, она богатая, вот и может делать что хочет.

– Сколько нужно? – спрашивает Рейзл. – Чтобы убрать?

– Татуху? – Сэм задумывается, и из того, сколько времени она молчит, становится ясно, будь то один доллар или тысяча, это слишком много для Сэм. – Не знаю. Лазер дорогой, но хотя бы татушка маленькая. Может, долларов двести?

Под столом, стараясь двигаться как можно менее заметно, Рейзл открывает сумку и достает из кошелька десять двадцатидолларовых купюр. У нее остается достаточно на второе сегодняшнее дело. Уж это-то она может сделать для Сэм.

– Вот, – говорит Рейзл, легонько тыкая руку Сэм свернутыми купюрами. Подарок на прощание – возможность что-то убрать.

Сэм кладет ложку на стол и берет деньги. Она искренне удивлена. Но на ее лице быстро появляется улыбка, и она убирает деньги в лифчик.

– Офигеть, Бритва! Спасибо! Богатенькая невеста!

Рейзл улыбается – она так любит радовать Сэм. Нет ничего лучше, чем когда оскал Сэм исчезает, уголки фиолетово-черных губ приподнимаются, в глазах со смелыми черными стрелками появляется огонек. Но внутри Рейзл будто морщится. Думает о работе, которую проделала, которую еще придется делать – ради пачек денег, на которые можно купить некое облегчение, пространство для маневров.

Сэм игриво смотрит на нее.