Сквозь седые хребты

– Погрузим на оленей и вывезем в поселок. Сдадим старшему десятнику Северянину.

– А куды потом оленей?

– Оленей? Оленей надо возвратить. С тунгусами был такой уговор, чтобы вернуть после завершения сезона. Не довелось вот только поохотиться ладом…

– Где тунгусов-то искать? Они, может, стойбище поменяли.

– Нет, не собирались. Не приведи господь их обмануть, – заметил кто-то из охотников.

– Гордые люди…

– Наверное, с другим характером в тайге не выжить?

– Да уж. Несладкая жизнь в вечном кочевье. Все годы проходят в сопках. И рождаются там. И умирают.

– Другой жизни, поди, и не представляют?

– Где уж там представить…

– Нам кажется странным их образ жизни, им – наш.

– Возможно, и так. Об этом надобно спросить у инженера Покровского.

– Ему даже доводилось гостить у этих тунгусов.

– Правильно их называют таптагирыканами. Говорят, инженер в их честь назвал железнодорожную станцию.

– Где?

– Вроде, где-то к востоку отсюда.

– За Могочей?

– Кажись, там.

– Что говорите? Станцию назвали? – заинтересовался Сашка.

– Ага. Ишо в прошлом году. Потому, поди, и дружба между ними такая теплая завелась.

– Прежде тунгусы помогли на оленях завезти нам грузы, – начал объяснять один из мужиков. – Я в ту пору на том участке робил.

– Оно, конечно, понять их можно. Видят же, как рельсы тянут через сопки и реки. С одной стороны пугает этих тунгусов железная дорога. Боятся, что зверь уйдет далеко в тайгу. С другой стороны должны и понимать, что теперь-то в случае чего можно прийти к железнодорожникам и попросить помощи.

– Просить-то, разумею, они не привыкли. Не того склада характера. Часто ли раньше выходили из тайги? На большую землю?

– Раньше большая земля для них не представляла, может, большого интереса.

– На большой земле и много больших соблазнов.

– Для них соблазн один – как выгоднее пушнину сбыть да себя пропитать.

– Ишо соблазн – огненная вода…

– На это дело многие туземцы падкие…

– Многие, но не все поголовно, – возразил Сашка. – Нам ведь, когда раньше артельничали промысловики у Емельяна Никифровича, тоже доводилось иметь дело с тунгусами. Пьют спирт не больше русских. Только в отличие от наших мужиков не теряют головы…

– Это так, – согласился тот же рыжебородый Матвей. – Иногда со своими сотоварищами-земляками дело иметь труднее, нежели с кем чужими…

Долго разговаривали в этот последний вечер в зимовье охотники. Обсуждали дальнейшие планы после возвращения на трассу, хотя никто точно не представлял, чем придется там заниматься. Вероятно, тем же, чем и прежде. Эти люди были физически крепки и здоровы. Их не пугала тяжелая работа. За время, поведенное на строительстве железной дороги, они привыкли к любым лишениям. Трудно было чем-либо удивить их или напугать. Их всех объединяла скорая надежда на окончание работ по сооружению магистрали. А это значило, что можно будет, наконец, осесть на одном месте. Кто холостой, тому обзавестись семьей. Ехать же отсюда в другие края им было некуда и не к кому. Этим людям родной стала земля, на которой их можно считать первопроходцами. Она на глазах обживалась. Железная дорога разительно меняла ее облик. И это придавало людям душевную силу, энергию, уверенность в завтрашнем дне.

Крепкими зубами мужики грызли кости жареной изюбрятины, поминутно взрываясь дружным смехом, припоминая старые смешные случаи из своей походной жизни. А на улице под деревьями невозмутимо жевали корм олени. Завтра они вернутся к своим хозяевам в свое привычное стойбище, где знакомые собаки встретят их радостным лаем…

Часть четвертая

1

Полковник Александр Федорович Потемкин чаще стал испытывать тягостные чувства от происходящих в городе событий. Он надолго пытался уединиться в загородном доме, забирая с собою из города все семейство. Но это мало помогало.

«Злоба, жестокость, деспотизм – все это столь ужасно», – мысленно повторял себе отставной вояка, погружаясь в тягостные раздумья всякий раз, когда оставался в одиночестве. Один на один с довольно грустными мыслями.

Порой возникало острое желание взяться за перо и выплеснуть накопившееся на чистый лист бумаги, чтобы избавиться от груза черных рассуждений на предмет окружающего бытия. Но проходило короткое время, и он постепенно остывал в своем намерении. Однажды его внезапно поразила мысль, что именно интеллигенция делает все, чтобы разрушить устои общества, предварительно расшатав их изнутри. Полковнику стало жутко от такого открытия. В молодости Александр Федорович серьезно занимался философией, увлекался трудами Платона. Был не чужд и литературе. В юные годы доброта, высокое благородство и искренность, детская непосредственность и доверчивость составляли главные черты его привлекательного характера. Живой, горячий, ласковый, он был всеобщим любимцем не только в собственной семье, но и вообще в своей родне, а затем и в родне своей супруги. Общая даровитость и блестящие способности, образование позволили артиллерийскому офицеру сделать успешную и быструю карьеру. Полковничьи погоны легли на плечи в возрасте тридцати трех лет.