Сквозь седые хребты

Супруга, матушка Ирины, Эльвира Софроновна, была человеком своеобразным и веселым. Умела создавать и поддерживать вокруг себя праздничную и легкую атмосферу. Отличалась разносторонними способностями. В свое время училась в женской гимназии Спешневой, размещавшейся в скромном деревянном доме с небольшим садом в Четвертой линии Васильевского Острова. Окончив гимназию, перешла в роскошное здание во Второй линии вблизи Большого проспекта. Преподавание математики, физики, химии велось на высоком образовательном уровне. В старших классах велись классические языки для тех, кто желал поступить на Высшие женские курсы. Параллельно гимназистки занимались пением и рисованием. Все отличалось большой музыкальностью: фортепиано, скрипка, виолончель.

В 1876-ом году Александр II разрешил открыть Высшие женские курсы во всех университетах России. Высшие Бестужевские курсы открылись в помещении Александровской женской гимназии. В силу страсти к поэзии Эльвира в юности знала наизусть массу стихов русских и иностранных поэтов, владела переводом. Вкус к литературе и хорошему русскому языку передала детям и даже отчасти заразила этим своего мужа. Правда, Павлуша, едва научившись читать, где-то шестилетним малышом заявил родителям о том, что, когда вырастет, будет офицером. С малых лет уже был выбран и кадетский корпус, а затем и знаменитое Алексеевское военное училище.

Сначала семья жила на квартире казарм лейб-гренадерского полка. Корпуса размещались на Петербургской стороне, на набережной Невы, близко от Ботанического сада. Из окон были видны на противоположном берегу огромные фабрики с трубами. А по реке весной и до глубокой осени сновали пароходы, баржи, ялики, катера.

Позже удалось приобрести за городом двухэтажный дом. Верхний этаж деревянный, нижний каменный. Усадьба имела две террасы. Нижняя была обвита снаружи диким виноградом, верхняя – открытая. Перед домом разбиты прекрасные цветники. Усадьбу окружал великолепный старый сад с фруктовыми деревьями и ягодником. Замечательный крыжовник удивлял урожайностью многих знакомых.

Хозяева и гости любили пить чай на открытой веранде. Маленькая Ирина предпочитала чаевать исключительно с терпким липовым изумительным медом, который покупали у соседей, державших пасеку. Иногда пчелы залетали на усадьбу, и девочка с криком убегала в дом и забиралась в спальне под подушки. Однажды ее при таких пчелиных обстоятельствах потеряли, нянечка не на шутку сильно испугалась. Тем более, что близко имелся глубокий старый пруд, высокие берега которого были крутые и скользкие после дождя.

Уже поняв, что все это баловство, что Ирина никуда не девалась, а просто спряталась в страхе от случайной пчелы, бедная нянечка долго приходила в себя. Чтобы погасить внутренний жар, она наливала стакан воды из тонкого хрустального графина.

– Больше, Ирочка, так не делай, пожалуйста, – и строго, и с нотками мольбы говорила она девочке, а у самой хитро начинали блестеть глаза. Няня меняла тон в голосе и принималась объяснять: Пчелок бояться не надо. Пчелки собирают медок. Вкусный-превкусный. Хочет Ириночка вкусного меда?

Малышка радостно кивала головой.

– Хо-о-чет маленькая, – нараспев тянула няня.

– Много сладкого вредит ребенку. Портятся зубки, – решительно отвечала гувернантка, высвобождая девочку из-под раскиданных по широкой деревянной кровати с высокими лакированными спинками атласных подушек. – Вот маменька увидит, ей не понравится. Медок Ира будет кушать после обеда, на полдничек. С чаем и крендельками. Правда, маленькая? А сейчас аппетит портить ни-ни…

Успокоившись, нянечка брала девочку за ручку и вела на террасу со словами:

– А пчелка уже не жужжит. Она улетела. Видишь? Нет ее, – нянечка разводила руками, оглядываясь вокруг. Потом принималась заглядывать в разные щели на террасе. Отодвигала плетеные кресла. Даже приподнимала краешек белоснежной скатерти, по краям которой вышиты синие квадратики, и смотрела, не притаилось ли там крылатое жужжащее насекомое. И после такого тщательного осмотра всего помещения террасы они удалялись на предобеденную прогулку в старый сад.

*

…В дни бурных политических страстей все учебные заведения в городе приходили в волнение. Студенты, самые горячие головы, собирались в одной аудитории и бесконечно до хрипоты ораторствовали, призывая остальных к протесту и неповиновению. Учебный процесс трещал по швам. Преподаватели уговаривали разойтись, приводя самые убедительные доводы. Взволнованная молодежь с трудом успокаивалась.