Сквозь седые хребты

Кроме него других политических здесь не было. Он удивлялся, что его оставили на строительстве, поскольку после недавних волнений поступило предписание – политических к работам на магистрали не допускать. Каторжники же из числа уголовных имели статьи небольшие. В основном, за кражи и хищения.

Так же, как и в Артеушке, механизация здесь была самая примитивная. Регулярно приезжавший инженер Родион Крутояров обещал, что скоро на этом участке появятся экскаваторы. Представление об этой машине Буров имел по рассказам тех же десятников, которые видели у Крутоярова рисунок диковинного механизма, способного заменить собой сотню землекопов.

Все взрывные работы были сделаны, и теперь оставалось с помощью клиньев откалывать породу и вывозить ее наружу в тачках.

Здесь же, в Темном, Буров не раз видел старого знакомого – хорунжего Микеладзе, который, как и прежде, наезжал сюда, сопровождая партии арестантов.

На новом месте Буров познакомился с несколькими подневольными, но такой взаимодоверительности, как с Тимофеем Брагиным, уже не возникало.

«Интересно, где и как сейчас Тимофей?» – не раз задумывался Иван, вспоминая приятеля. Правда, один из недавно прибывших арестантов, кстати, тоже из Раздольного, сообщил, что, кажется, Брагина отправили на поселение за Читу, в сторону Байкала.

Буров помнил, что, рассказывая о своей жизни, тот называл свою деревню, где жил. В общем, они с Брагиным были даже земляками. Иван в свое время подался на заработки в Читу. На Черновские копи. Затем наступили известные события девятьсот пятого года. После суда за участие в революционных событиях, жена Люба по совету Ивана покинула город и стала жить у свекра и свекрови под Иркутском. Иван полагал, что так будет спокойнее и ему, пока идут годы каторги, и Любаше, у которой близкой родни не осталось. Родители умерли давно от тифа, а родственников, которые бы смогли приютить одинокую женщину, не нашлось.

В Темном подневольные жили в бревенчатом бараке по соседству с бараком вольнонаемных. Даже питание было одинаковым. Разница заключалась лишь в том, что рядом с арестантами постоянно находились охранники-солдаты из конвойной роты поручика Ярошевича. По разговорам вольнонаемных рабочих, условия их труда и быта здесь были легче, чем, например, в Могоче. Здесь они имели готовый ночлег, пищу, а в Могоче все проблемы о питании лежали на их плечах. Заниматься содержанием жилища, топкой печей, которым требовались дрова, занимались в свободное от работы время. Там же вольнонаемные вместо денег получали талоны, которые можно было отоварить только в магазинах подрядчика. Здесь же почему-то во всем этом были отличия. Выдавали деньги, которые без надобности рабочие не тратили, а подкапливали. Среди них было много семейных, которые приходили сюда на сезон подзаработать.

Один из местных десятников как-то проговорился, что, дескать, такие привилегии в Темном созданы из-за чрезвычайно опасного для жизни объекта. Сооружение тоннеля превосходит по риску остальные объекты на магистрали.

Буров хорошо помнил о случившемся завале на тоннеле в Артеушке. Работа в каменоломне требует неимоверного физического напряжения. Поэтому начальство, зная об исключительности такого дела, как сквозное прорубание сопки с использованием примитивных инструментов – клиньев, кирок и кувалд, меняло бригады тоннельщиков каждые три недели. Чередовало их с теми, кто разрабатывал вблизи линии карьеры, корчевал деревья, готовя площадки под строительство станционных поселков, депо, водокачек, водопропускных галерей.

10

Весенним мартовским днем 1891-го года во Владивостоке собрались даже из отдаленных станиц взрослые и дети, чтобы посмотреть на царевича. Слухи о его прибытии разнеслись еще в апреле. Гремел оркестр военных моряков. Маршировали матросы и солдаты. Торжественно шествовали люди с хоругвями и иконами.

Николай Романов зачитал рескрипт монарха, объявил волю отца. Отнес и заложил камень в фундамент предполагавшегося здания вокзала. Отвез цесаревич и тачку с грунтом на отмеченное колышками место будущей насыпи.

Спустя неделю, газета «Владивосток» скромно сообщила: «19-го мая совершилась закладка Уссурийской железной дороги». В Петербурге же в этот день объявили датой начала строительства всего Великого Сибирского пути.

Но строить стальной путь от Владивостока на север вдоль Уссури до ее впадения в Амур в том году не могли. Работы начались только через год. Здесь не было рабочих и материалов. Еще через год вокруг Азии доставили рельсы и стали укладывать путь. В столице же продолжали наносить Сибирскую дорогу на картах-схемах от Уфы через Миасс к Челябинску, где давно продвигались поезда. Дальше к океану ее наносили пунктиром.

Вскоре на морском рейде Владивостока стали появляться корабли Балтийского и Черноморского флотов. На береговом откосе в покосившемся бараке открыли контору. Вербовщики пошли в мрачные кварталы халуп, хибарок и мазанок, где ютилась беднота, чтобы набрать рабочих на разгрузку судов.