Сквозь седые хребты

«Еще толком не поняли, куда попали», – думал о тоннельщиках Буров…

…После обеда полагался отдых тридцать минут. Один из десятников засек время по часам, глядя на сторожевого солдата, а тот пристально смотрел на него.

Перекур полчаса, – зычно объявил десятник.

Разрешалось отойти по нужде подальше от трассы. Можно было привалиться спиной к дереву, защищаясь от хиуса, и спокойно посидеть, чувствуя, как нестерпимо ноют натруженные мускулы.

На льду реки снег насквозь был талым. Казалось, под ним струится вода. Снег не хрустел, а чавкал под ногами. От следов оставались глубокие вмятины, которые сразу наполнялись мутной водой. Изгиб трассы остался за густой стеной серого тальника. Буров обернулся и прислушался. Голоса рабочих стихли. Буров понял, что отошел на непозволительно большое расстояние от лагеря. Но непреодолимое желание шагать и шагать двигало его все дальше. Цепочка неровных следов вилась вдоль обрывистого берега по мокрому апрельскому снегу. Сердце вдруг забилось отчаянно и тревожно при мысли, что в самую эту минуту начнется перекличка и охранник поднимет шум. Иван упрямо двигался вдоль берега и не мог понять, какая сила заставляет передвигать ноги, уводя все дальше и дальше от разъезда. Он осознавал, что, по сути, движется вдоль трассы, потому что она пролегает рядом с Урюмом, то дальше от русла реки, то ближе. Еще он знал, что его поступок можно расценивать как побег, потому что он исчез из поля видимости охранника, а этого уже не допускалось. За это можно быть сурово наказанным…

…Несколько раз конь под Микеладзе рисковал поскользнуться на подтаявшем весеннем льду. В этом месте Урюм изгибался петлей и потому офицер, стегнув Казбека, свернул на берег. Тальник остался внизу у кромки замерзшей реки, а здесь, на крутом берегу, лишь изредка попадались поломанные ветром сухие стволы деревьев, превратившись в валежник.

С Буровым встретились почти лоб в лоб. Только с разницей, что каторжный двигался навстречу под берегом, а хорунжий спешил по служебной надобности на разъезд Темный берегом. Еще никогда сыну гор не приходилось рубить с плеча безоружного человека. Будь у каторжного хотя бы палка или камень в руках. И будь этот заросший щетиной человек в грязной суконной одежонке хоть каким-то обидчиком, будь уголовной какой сволочью… А так? Политика. Черт его знает, как бы все повернулось, впрочем, и в жизни самого хорунжего при той власти, о которой мечтают эти политические… В душе кавказца что-то шевельнулось. Он хлестко вогнал шашку обратно в ножны. Буров дрогнул, опустил руки от головы, которую инстинктивно обхватил при виде, что офицер схватился за шашку. Возможно, это был не страх, а порыв самозащиты от разящего клинкового удара, беспощадного в своем полете. Буров стоял и смотрел в глаза казачьему офицеру. Возможно, Микеладзе узнал в нем одного из раздольненских арестантов. Оба молчали.

– Пшел! – негромко произнес хорунжий и уже громче и резче приказал: – Пшел, говорю! Пшел назад!..

Перед взором Бурова мелькнул лошадиный круп, спина всадника, башлык.

– За мной! Кому сказал?! – гортанно крикнул хорунжий. Казбек пошел наметом в сторону разъезда.

Конник быстро удалялся, пока совсем не скрылся за порослью густого тальника. И опять разлилась тишина. Растерявшись, Иван с минуту топтался на месте, глядя то вперед, то оборачивался назад. Сознание находилось в полном противоречии. Чувство горечи и отчаяния внезапно сменилось душевным облегчением. Мелькнула мысль, что все, что делается, к лучшему… Беглец развернулся и медленно двинулся в обратный путь, вслед ускакавшему казачьему офицеру…

*

Крутояров, довольный, расхаживал взад-вперед у входа в тоннель. В руках держал планшет. Обращаясь к десятникам и охранникам, возбужденно говорил:

– Прилично, прилично, господа! Если и дальше пойдет таким темпом, то, глядишь, и одолеем сроки. Одно уж то похвально, что практически справились с главной задачей. Еще пару недель и начнем так называемую вторую очередь объекта. Укрепление порталов и прочую инженерию. Ну, это уже станет делом специалистов.

Глядя на тоннельных дел мастера Родиона Яковлевича Крутоярова, окружавшие его люди заметно оживились.

– Позвольте, господин инженер? – обратился к нему Микеладзе, – Сие сообщение означает, что мои арестанты вам после без надобности?

– Не совсем так. Я имею в виду, что, главным образом, за объект возьмутся рабочие-тоннельщики. Что касаемо вашего контингента, то это уж по усмотрению начальства свыше.

– Какого контингента? Вашего или нашего? – уточнял нетерпеливо Микеладзе, про себя надеясь, что сможет, наконец, вырваться на офицерскую побывку к себе на родину.

– Все узнаете, господин офицер. И всему свое время, – пояснил Крутояров.

Больше о чем-либо расспрашивать инженера было бесполезно и потому Микеладзе, потеряв к Крутоярову всяческий интерес, неспешно удалился на Казбеке в лагерь, что располагался в полуверсте от тоннеля. Сизые завитки дыма плыли над крышами жилищ.