Сквозь седые хребты

Гости еще говорили, что скоро здесь будет много разных домов. Можно будет ходить в магазин, школу. Если заболеешь, то в больницу. А второй дяденька, что с усами, еще пообещал, что после школы надо учиться на профессию. Здоровски все же будет!

Васька посмотрел на сестренку. Щеки и нос у той были красные. На улице хоть и потеплело, но морозец еще прижимал.

– Пойдем, однако, Нюрка, домой. Замерзла, небось?

– Пошто? – та терла щеки варежкой. – Давай ишо поглядим. Больно дивно!

– Пойдем-пойдем! – решительно сказал брат, беря сестренку за руку. – А-то мамка заругается. Мне же и попадет, как старшему. Пойдем, там дяденьки, поди, дюже интересные истории рассказывают. Пойдем!

– Ну, пошли, – шмыгая носом, Нюрка вырвала ладошку из руки братишки, и они быстренько начали забираться обратно по скользкому обледеневшему склону пригорка.

4

Цех Емельяна Никифоровича Размахнина по заготовке древесины для производства шпал и пиломатериалов за последние месяцы заметно увеличился.

«Надо бы навести подробные справки насчет цемента, костылей, скоб, гвоздей, – размышлял он на досуге. – По-прежнему, большой спрос на магистрали имеют тачки и совковые лопаты. Не помешает и кузня, чтобы делать кайлы и ломики…»

В голове скопилось много идей. Организация прошлой осенью лесопильного дела позволила к весне окупить затраты, связанные с новым предприятием. По тому, как относилось к нему местное начальство, Емельяну Никифоровичу было понятно, что его практические устремления нужны и полезны общему делу. Когда Размахнин начинал думать об этом, то сразу ловил себя на мысли, что в последнее время, как лишился по злому и неумолимому року, черному ли стечению обстоятельств своей усадьбы, словно что-то оборвалось в его сознании.

«Вот ведь, казалось, что все наперед четко знаешь и представляешь. С кем дружбу вести, к чему силы приложить, дабы завтрашний день не пугал своей непредсказуемой неизвестностью. А тут вдруг будто осенило, что многое и не так делал, и не то. Годы могли быть потрачены на совершенно другие действия и другие дела. Иными могли быть помыслы», – размышлял стареющий Размахнин.

По ночам, нескончаемо долгими и тоскливыми зимними часами, слушая вой ветра, он вспоминал события тридцатилетней давности. Во снах он встречался с людьми давным-давно его окружавших, большинство из которых и мир-то земной покинули. Возможно, в глубине души он ненавидел частную собственность. Но еще больше ненавидел нищету и саму сущность рабского бесправия, в котором кроме куска черного хлеба больше ничего не существует для человека. Ничего, что могло быть желаннее жалкого пропитания и ветхой, но крыши над головой. Становясь собственником, Емельян Никифорович постепенно сформулировал свое жизненное кредо: «Чем я хуже прочих богатеев? Самодостаточных и довольных?»

Больно царапали душу воспоминания о китайцах-старателях, которых встретили с приятелем-подельником на узкой тропе близ Аргуни. На руках Емельяна Никифоровича не было крови. Подельник стрелял китайцев. Вышло все очень быстро и дико нелепо для молодого Размахнина. Уговор-то с приятелем был такой – подкараулить и отнять золото, но не жизнь… И все-таки грех, тяжкий грех непомерным грузом давил и душу старика, и сознание по прошествии стольких лет. Грех несмываемый будет лежать на нем до конца дней. Так думал старый Размахнин, уже планируя построить в Маньчжурии часовенку за упокой безвинно убиенных китайцев. А спустя несколько дней, попался ему на глаза один из свежих номеров газеты «Обзор Забайкальской области». Совершенно случайно. Приезжал на лесопилку один из подрядчиков с заказом на оконные переплеты и дверные проемы для строительства новых железнодорожных казарм в Могоче. Оставил газету с пожеланием просвещаться в новостях края. На последней странице в рубрике криминальной хроники прочитал Емельян Никифорович об одном чрезвычайном происшествии, да и присел невольно от неожиданности. Сообщалось о дерзком нападении на почтовый вагон шайкой грабителей. Верховодил ими старик, за которым давно охотилась полиция. В перестрелке с охранниками-жандармами он был убит. В газете напечатана и фотография главаря.

– Он самый, как есть он! – перекрестившись, прошептал побледневший Размахнин, узнав в старике давнего подельника, промышлявшего теперь открытым разбоем на Забайкальской дороге.

«Вот ведь как свиделись, по газете. Какой исход. Неужто горбатого только могила и сумела исправить?» – мучительно размышлял Емельян Никифорович…

*

«А ведь эти лапотопы рязанские, похоже, надолго сюда пришли, – думал Размахнин о переселенцах, постепенно забывая о прочитанной криминальной хронике. – Знать, не от хорошей жизни подались они в дикие края с теплых насиженных мест из западных губерний…»