Сквозь седые хребты

На фиолетовом небе над стойбищем ярко мерцали холодные звезды. При громких ударах в бубен притихли собаки. Шаман приехал сюда три вечера назад. И все три вечера звучал бубен, плясал таежный колдун, от которого при свете большого костра на близкие чумы падали косые прыгающие тени. Потрескивал огонь в прогоревшем кострище, когда, наконец, шаман прекращал свое чудодейственное исполнение ритуальных танцев и стихал его шаманский бубен, украшенный длинными цветными ленточками. Вееры горящих и потухающих на ветру искр летели от малиновых жарких углей. Огненные брызги, шипя, быстро угасали в снегу, оставляя в местах падения черные оплавленные дырочки.

Тяжелый из шкуры полог чума откинулся. Вышла женщина, держа перед собой большую жестяную миску с ворохом сухих рыбьих костей. Подойдя к распряженным оленям, ссыпала на снег. Животные, шумно втягивая влажными бархатистыми ноздрями морозный воздух, тянулись к лакомству, почувствовав вкусный запах.

Чохты лежал в темном чуме на ложе из вороха козьих шкур. Время от времени кашель, сухой и жестокий раздирал его грудь. Скоро десять дней и ночей, как старик занемог. Тороча не отходила от больного, поила его разными отварами из целебных трав. Но состояние не улучшалось. Снаружи чума женщины долго бормотали вполголоса, после чего отважились сообщить Тороче, чтобы она готовилась к худшему. Сомнений в правильности их слов не стало, когда шаман, пробыв здесь ровно три дня, на рассвете покинул стойбище. Знать, предки уже позвали старого Чохты к себе. Потому нельзя было препятствовать их желанию. Теперь, чем скорее они заберут старого охотника, тем легче будет и ему, и его молодой жене.

Узнав о тяжкой болезни отца, приехали на молодых оленях с верховьев Олекмы трое взрослых сыновей Чохты. Сидя на корточках перед стариком и слегка покачиваясь из стороны в сторону, они молча вглядывались в его морщинистое лицо. Оно становилось землистым.

В тягостном ожидании прошли еще день и ночь… К исходу вторых суток сыновья заметно заволновались. Никого не пускали в чум. Даже Торочу. Поджав колени к подбородку, она просидела всю ночь у костра возле собственного жилища, не решаясь войти внутрь. Ее муж в себя уже не приходил, иначе знаками попросил бы позвать ее.

На рассвете сыновья вышли на улицу и скупо сообщили Тороче, что Чохты больше нет. Еще сказали, что перед смертью отец очнулся и произнес два слова, упомянув имя русского инженера, который строит за хребтами железную дорогу. Вероятно, сыновья были наслышаны о том, что где-то за южными сопками по рекам Урюм и Амазар русские прокладывают диковинную железную трассу, по которой скоро побегут тоже железные диковинные машины…

Весь день возле чума простояли женщины стойбища с ребятишками. Мужчины ушли в тайгу добыть зверя, чтобы помянуть старейшину.

Сыновья не проронили ни слезинки, только на бронзовых обветренных лицах почернели под глазами впадины, да натянулась кожа на плоских скулах.

Тело Чохты запеленали в ткани и обернули берестой, стянув все прочным шнуром. Кокон вынесли из чума. Подогнав стадо оленей, привязали за упряжь длинные, связанные по нескольку штук, кожаные ленты и веревки. Концы замотали за тонкую верхушку березы. С помощью оленей согнули стройную березу, специально выбранную для такого дела, и к вершине крепко привязали кокон с телом усопшего. Затем старший из сыновей подошел и коротко взмахнул острым тесаком-пальмой, обрубая концы веревок. Распрямленное дерево с шелестом распрямилось, и Чохты вознесся к предкам…

По законам племени, после смерти мужа Тороча должна перейти в семью младшего брата покойного, но старейшина не имел ни братьев, ни сестер. Все они умерли еще в младенчестве, и только Чохты судьба подарила такую долгую жизнь. Сыновья старика молча окружили окаменевшую Торочу, и вперед выступил старший из братьев:

– Идем с нами. Будешь с нашими женами вести хозяйство, ребятишек нянчить…

Она отрицательно покачала головой и показала рукой туда, где остался ее муж. Сыновья все поняли и больше не стали тревожить молодую мачеху, которая им годилась в дочери. И все-таки перед тем, как олени помчали быстрые легкие нарты сыновей старого Чохты по снегу замерзшей Олекмы, старший из них снова обратился к Тороче со словами:

– Станет очень плохо, знаешь, где нас искать.

Братья оставили у чума все припасы, которые имелись в кожаных сумах, и уехали, не оглядываясь на опустевшее для них стойбище. Люди долго стояли и смотрели вслед. Оленьи упряжки на глазах становились все меньше и меньше. Вскоре они скрылись за излучиной белой реки.

6